Она встала и рассмеялась.

– На Кайманах никто так рано не уходит с пляжа. Пойдем, ядолжна тебе коктейль.

– Нет. Пожалуй, нет.

Она схватила его за руку, и Митч направился за ней в сторонупляжа.

Они шли и молчали; “Пальмы” уже скрылись из виду, музыкабыла едва слышна. Поднявшаяся луна светила все ярче, пляж был совершенно пуст.Она отстегнула какой-то крючок и сняла юбку. На теле ее кроме узенькой ленточкивокруг груди и такой же узенькой, бежавшей между ног, ничего не было. Свернувюбку, она повесила ее ему на шею. Взяла его за руку.

Что-то внутри него говорило: беги. Забрось пивную бутылку вморе. Швырни юбку на песок. И беги изо всех сил. Беги в бунгало. Закрой дверьна замок. Закрой окна. Беги. Беги. Беги.

И что-то говорило: расслабься. Это просто безобидноеразвлечение. Выпей пару коктейлей. Если уж что-то происходит, наслаждайся этим.Никто ничего не узнает. До Мемфиса отсюда тысячи миль. Эйвери тоже ничего небудет знать. Да и потом, что ему Эйвери? Что он сможет сказать? Так делают все.Такое уже случалось с ним раньше, в колледже, когда он не был еще женат, но ужебыл помолвлен. Тогда он обвинил в случившемся лишнюю кружку пива и не мучилсебя переживаниями. Эбби так ничего и не узнала, да и время взяло свое.

Беги. Беги. Беги.

Они прошли примерно с милю, а бара все не было видно. Напляже потемнело. Случайное облако очень удачно прикрыло собой луну. На всемсвоем пути они так никого и не встретили. Она потянула его за руку к стоящим усамой воды двум пластиковым пляжным креслам.

– Давай отдохнем. Он допил пиво.

– Не очень-то ты разговорчив.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Как по-твоему, я красива?

– Ты очень красива. У тебя очень красивое тело. Она сиделана самом краешке кресла и болтала ногами в воде.

– Пойдем искупаемся.

– Я, гм-м… У меня нет настроения.

– Брось, Митч. Я так люблю воду.

– Иди, а я посмотрю на тебя.

Она опустилась перед ним на колени, подняла свое лицонавстречу ему. Медленным движением завела свою руку за спину, развязалаполоску, прикрывавшую грудь. Ленточка материи плавно соскользнула на песок. Еегрудь, как бы сразу увеличившись в размерах, легла на его левую руку.

– Подержи, пожалуйста. – Она подняла с песка и подала ему вруки верхнюю часть своего купальника. Это было что-то мягкое, белое исовершенно не имевшее веса. Митч сидел и не мог пошевелиться; его дыхание,всего минуту назад прерывистое и тяжелое, казалось, совсем прекратилось.

Она неторопливо вошла в воду. Едва видимая полоска белойткани сзади не скрывала ничего. Длинные темные замечательные волосы падали допояса. Когда вода дошла до колен, она обернулась.

– Давай же, Митч, вода просто прелесть! Улыбка ее былаослепительной, Митч не мог этого не видеть. Он сжал в кулаке невесомыйлоскуток, осознавая, что остался последний шанс спастись бегством. И тут же повсему его телу растеклась слабость. Для бегства потребовалось бы гораздо большесил, чем он мог сейчас собрать. Ему хотелось просто сидеть в кресле, а она?Она, может, уйдет. Может, она утонет. Может, внезапным приливом ее унесет вморе. Давай, Митч.

Он снял с себя рубашку и шагнул в воду. По-прежнемуулыбаясь, она не сводила с него взгляда, и, когда он приблизился, она взяла егоза руку, повела туда, где вода глубже. Обняла за шею; они поцеловались. На еебедрах он пальцами ощутил тоненькую ниточку купальника. Они снова поцеловались.

Внезапно она отпрянула и, ни слова не говоря, устремилась кберегу. Он не спускал с нее глаз. Усевшись прямо на песок между двумя креслами,она сняла с себя остатки своего бикини. Митч глубоко нырнул, задержав дыхание,как ему показалось, на целую вечность. Когда голова его показалась на поверхности,она уже полулежала на спине, упираясь локтями в песок. Митч еще раз посмотрелпо сторонам и, конечно же, никого не увидел. В этот самый момент луна опятьспряталась за новым облачком. На поверхности воды не было ни лодок, никатамаранов, ни пловцов, ни водных лыжников – никого и ничего движущегося.

– Я не могу, – пробормотал он сквозь стиснуты зубы.

– Что ты сказал, Митч?

– Я не могу! – прокричал он.

– Но я хочу этого.

– Не могу.

– Ну же, Митч, никто никогда не узнает. Никто никогда неузнает. Никто никогда не узнает.

Он медленно подошел к ней. Никто никогда не узнает.

На заднем сиденье такси, мчащего обоих мужчин в Центргорода, царило молчание. Они опаздывали. Они проспали и пропустили завтрак. Ниодин из них не чувствовал себя достаточно бодро, а Эйвери выглядел простоизможденным: глаза налились кровью, лицо бледное. Он даже не побрился.

У здания Монреальского банка таксист остановил машину. Жараи влажность едва давали возможность дышать.

Рэндольф Осгуд, банкир, оказался мужчиной британскогосклада, одетым в синий двубортный пиджак, с высоким гладким лбом; на чутьвздернутом носу поблескивала тонкая металлическая оправа очков. Он как старогодруга поприветствовал Эйвери и представился Митчу, после чего провел их обоих вбольшой кабинет на втором этаже, откуда открывался вид на залив. В кабинете ихуже ждали два клерка.

– Что именно тебе требуется, Эйвери? – спросил Осгуд; голосего звучал чуть в нос.

– Давай-ка начнем с кофе. Мне нужны итоговые отчеты по всемсчетам Сонни Кэппса, Эла Косциа, Долфа Хеммбы, “Рацлафф Партнерс” и “ГринГруп”.

– Хорошо, за какой период?

– Шесть месяцев. По всем счетам.

Осгуд щелкнул пальцами в сторону одного из своих служащих,это была женщина. Она вышла из кабинета и тут же вернулась с подносом, накотором стоял кофейник и тарелочка с пирожными. Другой клерк писал в блокноте.

– Но нам, Эйвери, конечно, потребуется на это одобрениеадвокатов каждого из клиентов, – заметил Осгуд.

– Все это в папке, – ответил ему Эйвери, вытаскиваядокументы из своего чемоданчика.

– Да, но их сроки уже вышли. Нам нужны новые подтвержденияваших полномочий по каждому из счетов.

– Отлично. – Эйвери через стол подтолкнул ему папку. –Здесь. Текущие.

Он подмигнул Митчу.