фильм. Сколько же времени он просидел в смотровом зале? Слышал ли он, как она бродит по дому?

Жюдит погасила телефонный фонарик и пошла дальше. У нее было только одно желание: вернуться к себе в комнату. Но что-то подталкивало ее к этой двери и притягивало, как присутствие любимого человека.

Голос… Какой нежный…

Он пробудил в ней очень давнее воспоминание, потерявшееся в глубинах памяти, ускользающие звуки, до сей минуты позабытые, интонации, которые переворачивали душу. Жюдит всхлипнула, задыхаясь от печали, от гнева, от ужаса. Детство… С комком в горле она переступила через порог, а голос шептал все громче и громче. Но Жюдит не обращала внимания на то, что именно говорила женщина. Она боролась с начинающейся дурнотой, с острой, пульсирующей болью в голове и с головокружением. Делакруа сидел, как и в прошлый раз, в первом ряду, спиной к ней. Он не сводил глаз с экрана, где все пространство занимало снятое крупным планом женское лицо необыкновенной красоты. Абсолютной, классической красоты. Огромные прозрачные глаза, зрачки размером с булавочную головку здесь превратились в бездонные, завораживающие черные пропасти. Изящный изгиб бровей, выпуклый лоб, мягкие волосы, забранные назад.

И эта улыбка… Необыкновенная, колдовская…

Образ из другой эпохи…

Лицо Клары Янсен занимало весь экран.

– Добрый вечер, Жюдит, – не оборачиваясь, сказал Делакруа. – Иди сюда. Нам надо поговорить.

39

В зале звучал «Cake by the Ocean»[20]. Венсан отплясывал вместе со всеми. Ему стало весело, и он дурачился от души.

…Он показал бородачу свое приглашение, и тот рявкнул своим громоподобным басом:

– Кто тебе его дал?

– Макс Ренн.

– Этот мелкий манипулятор? Больше я этому идиоту ни за что не дам приглашения. А кто ты такой?

– Я? Я его друг. Сам он прийти не смог…

Бородач уставился на него, явно соображая, как поступить.

– Ладно, иди, развлекайся… Но если начнешь грубить Эзре, я тебя отсюда вышвырну, понял?

Теперь Эсперандье танцевал в компании совершенно незнакомых людей. Рубашка прилипла к спине, хотелось пить. Кто-то уже дважды предлагал ему какие-то маленькие пилюли, но он отказался. А Билли Эйлиш распевал: «Не говори ни “пожалуйста”, ни “спасибо”, я все равно буду делать то, что мне нравится и когда мне нравится. А что мой разум? Циничен, как всегда».

Ни дать ни взять, философия конструктивной жизни…

Вокруг него в полумраке толклись вспотевшие тела; они терлись друг о друга, пихались, увлекая друг друга в тесноту и духоту, которую время от времени разрезали потоки света. Вдруг его внезапно словно ударило током.

Валек…

Его силуэт только что обозначился возле бара, метрах в трех от Венсана. Та же шляпа, тот же нелепый и безвкусный прикид вампира, этакого Теренса Фишера[21]. Недоставало только клыков.

Венсан указал на Валека девушке, танцевавшей рядом:

– Ты знаешь этого парня?

Та пожала плечами, не прекращая ритмично двигаться.

– Нет. Но я его уже здесь видела. А зачем тебе?

– Да просто так…

Он проследил глазами за Валеком и увидел, как тот взял бокал шампанского из рук бармена, переодетого в костюм Куклы Билли из кинофраншизы «Пила».

Словно почувствовав у себя на спине чей-то взгляд, Валек обернулся, и они посмотрели друг на друга сквозь толпу. Зрительный контакт оказался слишком долгим, чтобы быть безобидным. Но Венсану надо было протестировать реакцию Валека. В глазах у того сначала промелькнуло удивление, потом любопытство, а потом недоверие. Хотя точно сказать было трудно из-за постоянного мелькания света. Наконец Валек отвернулся и взял бокал, протянутый ряженым Билли.

Неожиданно на плечо Эсперандье с силой опустилась чья-то рука. По всей очевидности, тот, кто схватил его за плечо, рассчитывал его испугать и сделать больно, потому что сильные пальцы обхватили трапециевидную мышцу и ключицу, словно пытаясь проткнуть ее насквозь.

– Мы тут собрались на другой праздник, поинтереснее, – прошептал ему на ухо голос Эзры Шренкеля. – Ты как, Венсан-продюсер, с нами? – В нем слышалась все та же оскорбительная ирония.

– Нет, спасибо.

– Как хочешь, малыш Венсан, – шепнул актер перед тем, как отпустить его. – Пошли, ребята.

Эсперандье помассировал болящее плечо. Вот ведь сволочь… Ему нужен был глоток алкоголя, и он проложил себе дорогу к бару среди пляшущих гуляк и лучей света, разрезавших полумрак. Теперь его тело начало двигаться по весьма приблизительной траектории, что свидетельствовало о том, что он слегка перебрал.

Ты что, забыл, что ты на службе?

Венсан подумал о Шарлен, о Мартене, и ему стало стыдно.

На обратном пути он задел плечом какого-то типа, который шел к бару, и его инстинкт, чующий беду, дал осечку. Тип обернулся. Снова между ними установился зрительный контакт, и на этот раз во взгляде Валека Эсперандье заметил злобный огонек, который смутно напомнил ему холодный отблеск восхода на побережье Тромсо.

– Мы знакомы?

40

Лицо на экране было размыто. Изображение затуманивали слезы, которые стояли у нее в глазах и скатывались горячими ручейками по щекам, оставляя на губах соленый привкус. Как он посмел? Конечно же, он все знал. Иначе зачем ему было показывать ей эти кадры?

Жюдит испугалась. Испугалась и разозлилась. Однако спустилась до первого ряда.

Этот тип – убийца, Жюд. Психопат. Сейчас ты один на один с ним среди ночи, и он знает, что ты догадалась.

Делакруа указал на кресло рядом с собой:

– Садись.

Этот тип убил твою мать, Жюд, и скольких еще людей?

– Что случилось, Жюдит? Выглядишь ты очень неважно…

Где же Артемизия и прислуга? Наверное, спят… Лицо матери перестало двигаться – Делакруа нажал на паузу. Этот стоп-кадр потряс и напугал Жюдит. Делакруа пристально глядел на нее, нахмурив брови.

– Ты очень бледная, – произнес он. – Может, все еще не поправилась?

Жюдит с трудом поборола желание вскочить и убежать прочь. Но куда бежать? В этом доме он знает каждый уголок, да и те десятки гектаров леса вокруг дома тоже должен знать как свои пять пальцев. Не считая собак…

Этот тип – монстр, Жюдит. Как он там сказал? «Недостаточно наполнять фильмы ужасающими образами, чтобы приблизиться к ужасу… Ужас надо носить в себе».

– Но ты плачешь, – сказал режиссер с деланым сочувствием, от которого ее передернуло. – Что с тобой?

Ах ты, мерзавец…

Когда она снова на него посмотрела, в ее глазах не осталось ни капли влаги. Они сверкнули с такой непримиримой алмазной твердостью, что Делакруа был явно поражен.

– Я дочь Клары Янсен, – жестко сказала она. – Твоей актрисы.

– Я знаю.

Это признание застало ее врасплох: он перестал притворяться.

– И