class="p1">Макото заметила, что с ним что-то не так. Подбежала, спросила, все ли в порядке. Харуто не помнил, что ответил. Голоса и яркий свет студии казались ему какими-то иномирными, а сам он как будто оттуда исчез.

Харуто объяснил Саваи, в чем дело, и его отпустили пораньше. Молодой человек бросился к дому любимой.

Харуто знал, что девушка при смерти, но почему-то все равно не поверил, что она умерла. И только когда он увидел урну с прахом, реальность навалилась на юношу невыносимым грузом и чуть не лишила его рассудка.

– Прости, что позвонил не сразу, – попросил прощения, низко кланяясь, Такаси. – Просто она не хотела, чтобы ты видел ее мертвой. Надеюсь, поймешь.

Харуто простился с Мисаки, так больше ни разу с ней и не увидевшись. Даже в день выставки не пересеклись. Когда молодой человек вернулся в галерею, то увидел ее имя в списке гостей. Только самой девушки на выставке уже не оказалось. Он морально готовился к тому, что так и выйдет, но как только увидел имя – тут же нестерпимо захотел увидеться и бросился на улицу. Однако, как ни искал, так и не нашел.

– Харуто, возьми. – Такаси протянул письмо. На нем Мисаки вывела своим почерком: «Харуто». – Она написала после выставки. Прочитай, если захочешь.

Молодой человек бережно принял послание и, сложив его в карман, обратился к Такаси:

– А можно… мне взглянуть на комнату Мисаки?

Брат девушки разрешил, и Харуто прошел по коридору. Протянул руку к вечно закрытой фусуме, и та легко – слишком легко – подалась в сторону.

Перед глазами тут же ожил летний день. Тогда Харуто впервые побывал у Мисаки в гостях. Купил ей по дороге желе, и девушка очень обрадовалась. Стеснялась, что на ней нет макияжа, поэтому надела маску и прятала лицо в коленях. Воспоминания пронеслись так живо, что сердце сжало тоской, и на глазах выступили слезы. Харуто шмыгнул и почувствовал запах Мисаки – стало только тяжелее.

Похоже, Такаси собрался перестраивать комнату, поэтому вещей осталось мало.

Однако кое-что еще лежало в шкафу. Заметки из парикмахерской, косметичка, немного одежды и…

Глаза Харуто округлились. Колени задрожали, сбилось дыхание, громко – так что он сам удивился – застучали зубы.

«Это же…»

На полке лежала бледно-розовая, как лепестки сакуры, вязаная шапочка.

Перед глазами словно мелькнула вспышка. В день выставки. В сквере. Он встретился со старушкой.

Харуто обрушился на пол, держа шапочку в руках.

На старушке была такая же…

Тело забило конвульсивной дрожью, а из слезных каналов так потекло, словно они сломались. От невыносимой муки Харуто свернулся клубком и только мог смотреть на шапочку в своих руках.

– Я… Я…

«Я ее не узнал…»

Та старушка была Мисаки.

«А я…»

Он расплакался так, что засаднило горло. Проклинал себя за то, что не узнал, вспоминал улыбку старушки и плакал еще сильнее. Смятение и отчаяние сплелись в его душе и вылились слезами, похожими на вопль.

Где же тут – неизменное?

Как он смел думать, что сделает ее счастливой своими фотографиями?

«Как же я ее обидел!»

Просто прошел мимо и даже не узнал!

– Мисаки… прости… прости меня…

Его уничтожало раскаяние. Проливая слезы, Харуто раз за разом одними губами просил прощения у Мисаки. У возлюбленной, которая оставила его мир.

Такаси проводил молодого человека до выхода из идзакаи.

Но Харуто так и не смог признаться в своем преступлении.

Он поклонился и на ватных ногах побрел прочь, как вдруг мужчина его окликнул:

– Проживи счастливую жизнь за вас обоих! Уверен, она хотела того же.

Харуто обернулся, увидел, как блестят глаза у Такаси, и его душу переполнили эмоции.

– Удачи, Харуто…

Молодой человек побрел домой. По дороге снова, как в тот день, пошел снег.

Харуто опять вспомнил постаревшую Мисаки.

«Я ее не узнал, а она меня поблагодарила. И улыбнулась напоследок. А я… Я…»

Он коснулся письма в кармане. На котором ослабевшие пальцы вывели: «Харуто». Слезы пролились на конверт.

– Мисаки…

Но его голос заглушил снег.

Глава пятая

Новая пора

В конце февраля Харуто ушел с работы.

Просто позвонил и сообщил, что больше не придет. Саваи, вероятно, догадался, что это из-за смерти любимой девушки, поэтому спросил, все ли в порядке, но тот ничего не ответил и повесил трубку. Умом понимал, что так нельзя, но не мог заставить себя взяться за фотоаппарат. Считал, что у него больше нет такого права.

С того самого дня Харуто лежал в затхлой комнате и слушал только тиканье часов, которые отсчитывали уходящее время. Думал о Мисаки, которая покинула мир.

«Я хотел, чтобы мои фотографии придали ей сил. Хоть как-то отплатить за то, что она для меня сделала. А в итоге только сильнее ее ранил».

Заснеженный сквер до сих пор стоял у молодого человека перед глазами. Как звенел морозный воздух, как резвились, гоняясь за снежинками, дети. Как ветер сорвал вязаную шапочку. Старушку, которой он вернул головной убор. И даже мысли не промелькнуло, что это может быть Мисаки. Знал, чем она болеет, но искал ту самую, двадцатичетырехлетнюю юную девушку.

Что она чувствовала, провожая взглядом его спину? Наверняка хотела, чтобы он ее узнал. Чтобы обернулся. И очень страдала. Летом Харуто не заметил, как она заболела. А теперь еще и не узнал, когда они встретились…

Такое не прощают. Харуто совершил страшный грех.

Он хотел умереть. Но почему-то даже спустя несколько дней без еды и воды организм не угас. Харуто мучился оттого, что смерть не приходила, и ненавидел себя за крепкое здоровье. Это он должен был умереть, а не Мисаки. Ему не хватало смелости ни на смерть, ни на жизнь, поэтому он только дышал в темной, как дно колодца, комнате.

На следующий день потеплело. Кожей чувствовалось, что на смену зиме приходит новая пора. Сердце холодело от осознания, что время, проведенное с Мисаки, уходит все дальше в прошлое.

В солнечных лучах сверкали танцующие в воздухе пылинки. Снаружи, кажется, начали ремонтировать дорогу, и с улицы доносился шум. Но Харуто так и лежал безвылазно в постели, всего лишь занимая пространство. В голову лезли всякие идиотские мысли – скажем, нельзя ли провалиться в ад, если перевернуться на другой бок. Но боги смерти так и не пришли по его душу.

Вечером он не смог уснуть от жажды. Каждая клеточка просила воды. Стало трудно дышать. Мозг велел пойти чего-нибудь выпить. Харуто не хотел подчиняться, но инстинкты взяли верх –