Я посчитала, что отвечать — выше моего достоинства, ипромолчала.

— И почему здесь пахнет горелой бумагой? — неотставал он, заглядывая в раковину и морщась. — Ты что, пыталась жаритьобертку от колбасы? Или пакетик из-под печенья? Неужели тебе не нравится рыба?

— Можешь продолжать спать, — гордо сказалая. — Просто у кухонного полотенца оказалась слишком длинная бахрома.

— Если ты подожжешь квартиру, — заметил «муженек»,удаляясь, — я сдам тебя капитану. Навсегда.

Я тоже в самое ближайшее время собиралась доказать, что онмошенник, и сдать его навсегда правоохранительным органам. Итак, письмо теткиНатальи оказалось пустышкой. Кроме того, оно безвозвратно потеряно. Открывненадолго окно и разогнав дым, я снова погрузилась в изучение записки изкулинарной книги. Ничего умного, впрочем, в голову мне не пришло. Туманов номердва в комнате громко всхрапнул и затих. Вот ведь загадка природы! Зачем онздесь? Что ему нужно? Тут же вспомнились мне мой сбежавший муж и дваисчезнувших трупа — профессора Усатова и почтальона. Что между ними может бытьобщего?

Тут меня внезапно посетила совершенно свежая идея.

А что, если всем этим людям нужна не я как таковая, а доступв мою квартиру? Возможно, тут спрятан клад? Тогда становится понятным, зачемлже-Туманову необходимо прикидываться моим мужем! Чтобы в мое отсутствиепростукивать стены и отдирать кафель без риска быть пойманным! А профессорУсатов намылился искать в квартире аномальные зоны. Его за это и кокнули.Почтальон, возможно, был ненастоящим почтальоном. Он нанялся на эту работусовсем недавно, его еще оформить не успели. Может, он вообще хотел оглушитьменя и проникнуть в квартиру! За что и поплатился. Да, но зачем тогда кто-топрислал мне странную записку? И почему мой настоящий муж сбежал в Питер?

Внезапно я замерла, выразительно ахнув. Потому что кое-чтовспомнила. Пару лет назад я собственноручно делала ремонт на кухне. А что? В тевремена я была еще девицей с небольшими доходами и стойким нежеланиемсоглашаться на помощь каких бы то ни было ухажеров.

Не люблю быть обязанной. Одним из самых утомительных занятийбыло склеивание обоями внутренностей узкого встроенного шкафчика — в него ятеперь складываю консервы. Так вот, верхняя полка была значительно корочеостальных. Постучав по деревянной перегородке, я услышала глухой звук, норешила, что там проходит какая-нибудь труба. А что, если на самом деле там нетруба, а сундучок с сокровищами?

Схватив табуретку, я с энтузиазмом принялась за дело.

Выгребла с верхней полки все банки и соскребла обои сперегородки. Потом взяла гвоздодер и буквально вгрызлась в дерево. Когда дозаветной цели оставалось всего ничего, случилась неприятность. Я размахнулась,но рука скользнула немного вбок, я потеряла равновесие и, издав звук, похожийна предсмертное утиное кряканье, полетела вверх тормашками. Табуретка сгрохотом последовала за мной. Через некоторое время я поняла, что лежу подкухонным столом, прижимая двумя руками гвоздодер к бурно вздымающейся груди.

Второй Туманов не замедлил появиться на пороге кухни.

— У нас что, сломалась открывалка? — спросил он,окидывая взором гвоздодер в моих руках и кучу консервных банок, громоздившихсяна столе. — Вижу, твой голод принял угрожающие размеры.

— Чего тебе надо? — потирая спину, спросила я.

— Ровным счетом ничего. Просто ты слишком шумнодобываешь себе пищу.

Тут он поднял голову и увидел сломанную перегородку: щепкилежали горкой на верхней полке кладовки вместе с кусками содранных обоев.

— Ну-ка, ну-ка, — пробормотал он и полез натабуретку.

— Не смей! — взвизгнула я, схватив его за резинкутрусов. В сущности, схватить было больше не за что. Туманов больно стукнул меняпо руке, продолжая лезть вверх и вытягивать шею. Стыдно признаться, но вкакой-то момент он даже лягнул меня правой пяткой.

Встав на цыпочки, он неожиданно замер и медленно повернулсяко мне, глядя с невероятной жалостью.

— Лера! — сдавленно воскликнул он, спрыгивая напол. — Прости, я не знал о твоей проблеме. Ты могла бы довериться мне!Ведь я не чужой человек все-таки…

Я оттолкнула его и сама влезла на табуретку. В тайнике засломанной перегородкой стояла наполовину пустая бутылка водки, а рядом лежалкусок газеты, в который была завернута высохшая вобла и приложенные к нейтридцать рублей, давно вышедшие из обращения. Я поняла, что обнаружила нибольше ни меньше, как чью-то заначку — Это не мое, — поспешила сообщить яТуманову. — От бывших жильцов осталось.

— А я-то думал! — не слушал меня Туманов, падая натабуретку и запуская пальцы в волосы. — Этот бесконечный кофе с утра довечера, эти мятные подушечки и отвратительные духи!

— Отвратительные?! — подскочила я. — Да тызнаешь, сколько они стоят?

— Знаю, ровно столько, сколько твоя глупость.

Я смотрела на него вприщур, испытывая чувство, близкое кненависти.

— Кто-нибудь должен тебе об этом сказать, — повелбровями лже-Туманов. Когда он опустил руки, на голове у него образовалсягребень ирокеза. Наверное, это было смешно, но я даже не улыбнулась. —Духи отвратительные, — еще раз повторил он. — Сладкие и душные. Когдатебе исполнится семьдесят лет, они очень подойдут к твоим подсиненным волосам.А пока я советую выбросить их в помойку.

— Ты, кажется, претендуешь на роль любящегомужа? — источая яд, спросила я, подбоченясь. — Вот возьми и подаримне что-нибудь подходящее.

— И подарю.

— Надеюсь, это будут не «Огни Москвы».

— Надейся-надейся. Когда у тебя день рождения?

— А! — воскликнула я. — Ты не знаешь!Аферист!

Выбросив вперед обличающую руку, я внезапно поняла, чтобольше не могу шевельнуться: в ушибленной пояснице что-то щелкнуло, и менязаклинило в той позе, в какой я оказалась в этот момент, — похожая напамятник Ленину в натуральную величину. Лицо мое сразу же сделалось до такойстепени несчастным, что Туманов не выдержал и спросил:

— Что случилось?

В голосе его не было заботы, одно только раздражение.

— Я… Меня… Я не знаю, что такое…

— Зато я знаю. Ты упала с табуретки на пол. И кактолько голова осталась целой? Я давно уже заметил, что только алкоголикивыходят сухими из всех передряг.

— Ты считаешь меня алкоголичкой?!

— Не ори так, а то оставлю тебя здесь на ночь. У тебяесть какая-нибудь мазь от ушибов или для массажа?

— А у тебя? — Я постаралась, чтобы сквозьстиснутые зубы все-таки просочилось ехидство.

— Все-таки это твоя квартира, дорогая! —вывернулся Туманов.

— Ничего у меня нет, я же не спортсменка!