Это должно было меня успокоить. И почти успокоило, но несовсем. Я сказала Эльзе по дороге, когда возвращались: «Я спросила Эмиаса, чтовы имели в виду, когда сказали, что выходите за него замуж, и он мне ответил,что это только шутка». Я полагала, что этим сильно ее уколю. Но она лишь улыбнулась.

Мне не понравилась ее улыбка. Я поднялась наверх, в комнатуКэролайн, она как раз одевалась к ленчу. Я прямо спросила ее: возможно ли, чтобЭмиас женился на Эльзе? До сих пор помню, что ответила Кэролайн. Ответ еепрозвучал многозначительно и торжественно: «Эмиас женится на Эльзе только послемоей смерти».

Это меня полностью успокоило. Смерть мне казалась нафантастическом расстоянии, если это касалось кого-то из нас. Одновременно ябыла еще очень сердита на Эмиаса за все то, что он сказал мне днем, и простоатаковала его после ужина.

Вспоминаю, был настоящий скандал – с громом и молнией. Ястремительно выскочила из комнаты, бросилась на постель и плакала, пока неуснула.

Плохо сохранилось в памяти, что произошло после чая уМередита Блейка, хотя и помню, что он прочитал нам отрывок, где описываласьсмерть Сократа. Отрывка этого я раньше не знала, он показался мне самым лучшим,самым замечательным из того, что я слыхала до сего времени. Однако я непредставляю, когда именно это было. Это могло произойти в любой день того лета.

Уже не помню событий следующего утра, хотя много об этомдумала. Кажется, я купалась, потом мне дали что-то зашивать… Но все этодовольно расплывчато, нечетко до того момента, когда Мередит поднялся,запыхавшийся, по тропинке, которая вела к веранде. Лицо его было совсем серое.Припоминаю, чашка кофе выпала из рук Эльзы и разбилась. И еще вспоминаю, онабросилась бежать как сумасшедшая по тропке вниз… Как сейчас вижу выражениеужаса на ее лице…

Я все твердила себе: «Эмиас умер». Но это казалось мнепросто нереальным.

Вспоминаю визит доктора Фоссета и его внушительную фигуру.Мисс Уильямс была занята с Кэролайн. Одинокая и угнетенная, я ходила туда-сюда,путаясь у всех под ногами. Меня мучило ужасное чувство тоски. Мне не позволялипойти посмотреть на Эмиаса. Вскоре прибыла полиция. Они начали записыватьвсякую всячину в свои блокноты. Через некоторое время на носилках принеслитело, прикрытое простыней.

Мисс Уильямс повела меня в комнату Кэролайн. Она лежала надиване, бледная как мел, и казалась ужасно больной. Она поцеловала меня исказала, что хотела бы, чтобы я уехала отсюда как можно быстрее, что все этоужасно, но чтобы я не терзала себя и как можно меньше об этом думала. Я должнаехать к леди Тресильян (где уже была Карла), потому что в доме нежелательнооставаться.

Я уцепилась за Кэролайн и сказала, что не хочу ехать, хочубыть с ней. Она сказала, что знает это, но для меня будет лучше поехать – этимя сниму тяжесть с ее души. Мисс Уильямс вторглась в разговор: «Единственное,чем ты можешь помочь своей сестре, Анджела, это сделать так, как она говорит,без возражений». Я пообещала сделать все, как хочет Кэролайн. А Кэролайнсказала: «Такой ты мне нравишься, дорогая Анджела». И, обняв меня, прибавила,что мне нечего беспокоиться, что говорить и думать обо всем этом надо как можноменьше.

Меня позвали вниз, к инспектору полиции. Он был оченьлюбезен. Спросил, когда я в последний раз видела Эмиаса, и задал много другихвопросов, которые показались мне тогда неразумными, но смысл которых я,конечно, понимаю сегодня. Он убедился, что не сможет от меня узнать ничегосверх того, что слышал от других, и заявил мисс Уильямс, что ничего не имеетпротив моего отъезда в Ферилби-Грейндж, к леди Тресильян.

Я поехала туда, леди Тресильян была очень ласкова со мной.Но, конечно, я должна была узнать правду. Кэролайн арестовали. Это повергломеня в такой ужас, что я серьезно заболела.

Как мне стало известно позже, моя сестра чрезвычайнобеспокоилась обо мне. По ее настоянию меня отправили из Англии до началапроцесса. Об этом я уже Вам говорила.

Как видите, сведения мои довольно скудны. После нашей беседыя во второй раз добросовестно припомнила все, чтобы отыскать детали, связанныес какими-нибудь словами или чьей-то реакцией на то или иное событие, но несмогла вспомнить ничего, что могло послужить для кого-то обвинением…Неистовство Эльзы, серое, взволнованное лицо Мередита, гнев и горечь Филиппа –все это кажется вполне естественным. Но, наверное, кто-то из них мог ипритворяться.

Твердо знаю одно: Кэролайн не убивала Эмиаса. В этом яубеждена и всегда буду абсолютно убеждена. Однако не могу привести никакогодоказательства, кроме глубокого и всестороннего знания ее характера».

Здесь заканчивались воспоминания Анджелы Уоррен.

Карла Лемаршан подняла усталые, печальные глаза. Вялымдвижением она отбросила волосы, спадавшие ей на лоб.

– Все это сбивает с толку, потому что, – она показала накучу рукописей, – каждый раз мы встречаемся с разными точками зрения! Каждыйпо-разному видел мою мать. Но факты одни и те же, все сходятся на одном.

– Вас разочаровали эти письма?

– Да. А вас?

– Нет! Я считаю документы довольно интересными, – сказалПуаро задумчиво.

– Лучше бы я их никогда не читала!

Пуаро посмотрел ей прямо в лицо:

– Вы так полагаете?

Карла ответила с горечью:

– Все убеждены, что именно она убила его. Все, кроме тетиАнджелы! Но ее соображения не в счет, поскольку они ничем не обоснованы. Онапросто остается верной до конца и твердит одно: «Кэролайн не могла этогосделать».

– Таково ваше впечатление?

– Каким оно еще может быть?! Я понимаю, что если убила немать, то кто-то еще из тех пяти. Я даже разработала свои версии.

– Интересно! Расскажите мне о них.

– Возможно, конечно, это и наивно, но я думаю… Филипп Блейк,например, биржевой маклер, он был лучшим другом моего отца, который, вероятно,ему доверял. А художники обычно совсем беспомощны в денежных вопросах.Возможно, Филипп терпел финансовые трудности и пользовался деньгами моего отца.Возможно, он принудил его что-то подписать, что потом могло всплыть наповерхность… Только смерть моего отца могла спасти его. Это одна извозможностей, о которых я думала.

– Совсем неплохо придумано. Что еще?

– Потом Эльза. Филипп Блейк говорит, что голова ее слишкомхорошо сидит на плечах, чтобы рискнуть применить яд. А я не считаю этоправильным. Допустим, мать пошла к ней и сказала, что не собирается разводитьсяи ничто не заставит ее развестись. Вы можете говорить что угодно, но я считаю,Эльза была мещанских взглядов: она хотела выйти замуж, иметь солидное положение.В данном случае Эльза была вполне способна использовать яд – она имелавозможность сделать это тогда, после ленча, – и попробовать избавиться от мамы,отравив ее. А потом по ужасной случайности мой отец выпил эту настойку… вместомамы.