На следующее утро у нее состоялось последнее объяснение сЭмиасом. Я слыхала его с веранды. Он держался прекрасно – терпеливо, спокойно;убеждал ее быть благоразумной, говорил, что ему слишком дороги и она, иребенок, что он будет их любить и сделает все, чтобы обеспечить их будущее.Вдруг он посуровел: «Но пойми, я все равно женюсь на Эльзе, и ничто меня несможет остановить! Мы всегда считали, что нельзя лишать человека свободы».Тогда Кэролайн заявила: «Делай как знаешь. Я предупредила тебя». Голос у неебыл спокойный, но с какими-то странными нотками. «Что ты хочешь этим сказать?»– спросил Эмиас. «Ты мой, и я не собираюсь тебя отпускать. Я скоре убью тебя,чем позволю тебе уйти к этой женщине…» В этот момент я увидела Филиппа Блейка,который шел вдоль террасы. Я встала и пошла ему навстречу, мне не хотелось,чтоб он слышал их разговор.

Немного погодя Эмиас вышел из дома и сказал, что надоторопиться с картиной. Мы спустились вниз, на «батарею». Он почти ничего нерассказывал. Заметил только, что с Кэролайн не так-то просто о чем-тодоговориться, но не стал больше говорить об этом. Он хотел сосредоточиться наработе. «Еще день – и картина будет закончена, – сказал он. – И это лучшее, чтоя сделал, Эльза. Даже если оно создано ценою крови и слез».

Позднее я пошла взять свой пуловер, так как подул холодныйветер. Возвратившись, застала Кэролайн. Я подумала, что она пришла сделатьпоследнюю попытку убедить Эмиаса. Там были также Филипп и Мередит. Эмиассказал, что его мучит изжога и что он выпил бы чего-нибудь. Кэролайн обещалапринести ему пива из холодильника. Вполне естественным, даже дружеским тоном!Вот актриса! Она уже тогда знала, что хочет сделать!

Минут через десять она возвратилась с пивом. Эмиас писал.Кэролайн налила стакан и поставила возле него. Никто из нас на нее не смотрел.Эмиас работал, а я не могла менять своей позы. Эмиас по привычке опрокинулодним духом стакан, сморщился и пожаловался, что у пива противный привкус, но,во всяком случае, оно хоть холодное. Даже при этих словах у меня не возниклоникакого подозрения. Я рассмеялась и сказала ему шутя: «Это все твоя печень».

Увидев, что он выпил, Кэролайн ушла. Прошло минут сорок,когда Эмиас начал жаловаться на онемение и боль. Он сказал, что это, наверное,легкий приступ ревматизма.

Эмиас всегда нетерпимо относился к любому недугу и никогдани на что не обращал внимания. Тут же он весело сказал: «Старость, наверное. Тызаполучила старика, который трещит по всем швам, Эльза!» Но я заметила, что онкак-то странно, одеревенело передвигает ноги и раза два сморщился. У меня имысли не было, что это не ревматизм. Затем он присел на скамью и несколько развставал, чтоб сделать новую серию мазков на полотне. Так он иногда поступал вовремя сеансов. Он сидел и внимательно поглядывал то на меня, то на полотно.Порой это продолжалось свыше получаса, так что на этот раз не удивило меня.

Я услыхала гонг, приглашавший к ленчу. Эмиас заявил, что непойдет наверх, что ему ничего не надо. И это тоже было обычно для него. К томуже он не хотел встречаться с Кэролайн за столом.

За мной пришел Мередит Блейк. ??н обратился к Эмиасу, ноЭмиас только что-то проворчал. Мы направились с Мередитом к дому, а егооставили. Оставили, чтобы он умирал один. Я мало видела болезней в своей жизни,я мало знала о них. Мне показалось, что все это у Эмиаса только капризыхудожника. Если бы я знала, если бы я могла понять, возможно, врач и сумел быего спасти… О боже, почему я не поняла?

Зачем думать об этом сейчас? Я была слепа и глуха, не смоглапонять!

Немного еще осталось рассказывать.

Кэролайн и гувернантка спустились туда после ленча. Мередитпошел за ними. Но он сейчас же прибежал назад, сказал, что Эмиас умер. Тогда явсе поняла. Поняла, что это сделала Кэролайн. Я все еще не думала о цикуте,подозревала, что если она пошла вниз, то застрелила или зарезала его. Я хотелаброситься на нее, убить ее… Как она смогла это сделать? Как смогла? Проклятаяженщина!..

Я ненавижу ее! Ненавижу и сегодня!

Ее даже не повесили. А стоило! Даже виселицы для нее было бымало.

Я ненавижу ее!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..»

На этом заканчивалось письмо леди Диттишем.

«Уважаемый мсье Пуаро!

Я посылаю Вам описание событий, участником которых я была.Буду вполне откровенна и ничего не скрою. Вы можете показать это Карле Крейл.Вероятно, это ее огорчит, но я всегда стояла за истину. Надо иметь смелостьсмотреть правде в глаза. Без этой смелости жизнь напрасна. Больше всего зла намприносят те, кто, желая нас защитить, прячут правду.

Преданная вам, Сесили Уильямс».

«Мое имя – Сесили Уильямс. Я была принята на работу миссисКрейл как гувернантка ее сестры по матери Анджелы Уоррен. Мне тогда было сороквосемь лет. Я приступила к работе в Олдербери – очень хорошее поместье вСаут-Девоне, которое на протяжении жизни многих поколений принадлежалосемейству Крейл. Я знала, что мистер Крейл – известный художник, но мы с нимпознакомились только после моего приезда в Олдербери. В доме жили мистер и миссисКрейл, их маленькая дочка, Анджела Уоррен (тогда девочка тринадцати лет) и двоеслуг, которые много лет служили у Крейлов.

Моя ученица оказалась интересным и многообещающим ребенком,с яркими способностями. Мне было приятно работать с ней. Немного взбалмошная инедисциплинированная, но эти недостатки в большинстве случаев есть результатвысокого интеллекта, а я всегда предпочитала учениц и с умом и с характером.Избыток жизненных сил можно направить в нужную сторону. И я убедилась, чтоАнджела все же способна подчиниться определенной дисциплине. Она была некоторымобразом избалована слишком снисходительной миссис Крейл. Влияние же мистераКрейла вряд ли, на мой взгляд, было особенно желательным. Иногда он потакал ей,а иногда становился слишком строгим. Он человек со многими недостатками,человек настроения, на что, наверное, повлиял его бурный темперамент художника.

Я никогда не понимала, почему человеку со способностямихудожника обычно прощается, что он не умеет держать себя в границах пристойности.Меня не восхищала живопись мистера Крейла. Рисунок его казался уродливым, ацвета – слишком интенсивными. Но, конечно же, никто не спрашивал моего мнения.

Вскоре я начала чувствовать к миссис Крейл глубокуюсимпатию. Я восхищалась ее характером и смелостью, с какой она преодолевалатрудности. Мистер Крейл был неверным мужем, и это, мне кажется, заставляло еестрадать. Более волевая женщина ушла бы от него, но миссис Крейл терпела егоизмены и прощала их, однако, должна сказать, не без бурных скандалов.

На процессе говорили, что они жили друг с другом как кошка ссобакой. Я не зайду так далеко: миссис Крейл была человеком высоких достоинств,к ней неприменимы подобные термины. Но действительно между ними бывали ссоры. Ия считаю это вполне естественным, принимая во внимание складывающиесяобстоятельства.