Ее просьба прозвучала резковато, но Верховский не обиделся.

— Согласен, — сказал он и спохватился:

— А куда мы едем?

Далила лаконично поведала:

— На дачу к Морковкиной.

Верховский не выразил удивления, словно ему все равно кудаехать: на дачу так на дачу, к Морковкиной так к Морковкиной.

— Тогда нам в другую сторону! — воскликнул он, лихоразворачивая свой мощный джип.

Оживленная беседа прервалась — опять его воспитание, опятьвсе понял, почувствовал грань отношений: дальше нельзя!

Далила была ему благодарна, а на себя — страшно зла.

"То к Хренову меня потянуло, то к Верховскому, — покаон петлял по городу, ругала она свой порыв. — Того и гляди, пойду по рукам.Становлюсь хуже Галки: "А" мужчина!" И от радости в обморок! Чтоэто?

Сексуальная неудовлетворенность? Бабья тоска по ласке? Тогдауж лучше Матвей — свой, родной, изведанный. Если уж отогреваться, тодействительно лучше на нем. Хотя…"

Верховский прервал поток ее мыслей, спросив:

— А что там, на даче Морковкиной?

Далила вздрогнула:

— Что? Простите, кажется, я задумалась.

Он пошутил:

— Красивой женщине даже мысли к лицу.

Не приняла она приглашения к беседе, сдержанно пояснила:

— Есть у меня кое-какая версия, хочу попытаться найти ейподтверждение.

Верховский кивнул:

— Понял, расспросы пока не приветствуются.

Молчим, терпеливо ждем.

Далила вздохнула:

— Спасибо. Надеюсь, ждать придется недолго.

На этом с их легким флиртом было покончено. До дачиМорковкиной оба задумались. Он размышлял, насколько она была искренней,расхваливая его воспитание; она погрузилась в еще более сложный анализ.

"Он действительно считает меня очень красивой?

Или так, ради комплимента сказал?" — гадала Далила.

Она точно знала, что не красавица — даже просто красивойназвать себя не могла. Не дурнушка, конечно. Симпатичная, очаровательная — этовсе про нее (если в тонусе). В плохом настроении — так себе, на любителя.

"Но он сказал: «Очень красивая дама». Почему он именнотак сказал? — чувствуя себя круглой дурой, размышляла Далила. — Мог бы сказать«красивая», нет же, подчеркнул исключительность моей красоты.

Хотел мне польстить? Зачем? Просто повел себя по-мужски:вдруг обломится. Вряд ли, на ловеласа он не похож. На пустомелю — тоже. Словаподбирает точно, а в начале знакомства держался вежливо, но как-то излишнестрого, чопорно даже. Тогда откуда столь странная перемена? Почувствовалслабину? Повод ему дала? Да быть не может! Веду себя сдержанно… Сдержанно! Какже! Ха-ха! Да, я не кокетка, но в свободном полете, а подсознание коварнаявещь. Разве за собой уследишь? Там глазками стрельнула, там плечиком повела… Онне ловелас, но все же мужчина: почувствовал. Зачем же ему упускать шанс, еслиприключение само в руки плывет? Но где же я повод ему дала?"

Пораскинув мозгами, Далила пришла к выводу, что была с нимраскованна, но не игрива. Да и он почтительность сохранял. А частое смущениеВерховского и вовсе говорило о том, что он уважает Далилу, дорожит ее мнениеми…

И неравнодушен к ней.

«Значит, — заключила она, — действительно нравлюсьВерховскому. Не стал бы он глупо выглядеть, разбрасывая чрезмерные комплименты.Он явно не из таких. Выходит, я на самом деле показалась ему очень красивой. Нокогда? Когда это началось? Когда загорелась первая искра? И почему я незаметила?»

Далила вдруг вспомнила, как в первую их встречу, там, в еекабинете, он рвался из Питера, торопился, ссылался: «Дела». Что ж не уехал?

— Простите за любопытство, а что у вас с Замотаевым, что-тосверхприбыльное подвернулось? — осторожно спросила она.

— Да нет, — усмехнулся Верховский, — так, ерунда. Можносказать, от безделья. И чтобы Пашку потешить. Он всегда другу рад, вот с ним закомпанию и мотаюсь. А что? Почему вас это интересует?

— Как это ни парадоксально звучит, но спросила изделикатности. Хотела знать, не отвлекаю ли вас, не мешаю ли. И…

Далила умышленно сделала паузу. Он встрепенулся и, взглянувна нее, торопливо воскликнул:

— Что "и"?

— И чтобы знать, насколько могу вами располагать, — слюбезной улыбкой пояснила она.

— Всецело! — просияв, сообщил Верховский. — Без всякихцеремоний всецело располагайте мной, не помешаете, буду рад.

Спохватившись, он поспешно добавил:

— Ради этого дела я готов забросить даже свои дела, проститеза тавтологию.

— Охотно прощаю, — улыбнулась Далила.

"А раньше такой готовности не наблюдалось, — мысленноподметила она. — Почему он не уехал из Питера, почему передумал? Неужели из-заменя?

Да нет, быть не может С чего вдруг? С чего? Я повода недавала, к тому же Верховский не юноша. В его возрасте к серьезным чувствамспокойней относятся. После тридцати пяти у мужчин любовь с кандачка невозникает. Флирт, интрижка — пожалуйста, а любовь времени требует. Как говоритмой Димка, им «в лом». Ох!"

Против такого разумного вывода из глубин души подняласьволна протеста.

"Как это не возникает? — припомнила сразу Далила,накрытая этой волной. — Мне ли об этом не знать?

Сколько страстей навидалась я в своем кабинете, сколькопризнаний: «Увидел ее и пропал». Почему это не возникает?"

В ответ на этот вопрос восстал голос разума.

"А потому не возникает, — строго сказала себе она, —что человек в этом возрасте не так уж свободен, как юноша. Бизнес, проблемы —не до любви.

Потешит на скорую руку душу и плоть и дальше — бегом пожизни скакать. А те, которые говорили: «Увидел ее и пропал», занималисьсамообманом. Они попали в отлично расставленные сети амазонок, охотниц, ивремени амазонки убили на воспитание этих неожиданных чувств уйму, мне ли обэтом не знать.

Староват уже Верховский для пылкой бездумной любви с первоговзгляда. Раз не уехал из Питера, значит, есть на это причина. Дело тут не вомне", — в конце концов заключила Далила, испытывая легкую грустьразочарования.

Он заметил перемену ее настроения и спросил: