Мрак, пустота. Одиночество. Вой ледяного ветра.

После того отвратительного вечера в квартире старикаАгапкина, когда Петр Борисович ушел варить кофе на кухню и увидел самого себяумершим, ему постоянно требовались подтверждения, что он жив. В ушах продолжалзвучать вкрадчивый голос:

— Ты умер, Петр. Ты умер бы от вливания, после семи днейневыносимых мучений.

В объективной реальности ничего такого происходить не могло.Кольт, убежденный материалист, старательно внушал себе, что это были иллюзии,обман чувств. Почудилось, послышалось.

«Ясно же, это глюки, трам-та-дам! И когда рожа у Тамерлановапоплыла, тоже был глюк, и вообще, трам-па-пам, катитесь вы все на… Кто здесьглавный? Кто бабки дает? Я! Этот ваш, трам-пам, паразит еще тысячу лет дрых быв баночке, в полной безвестности, в тухлом анабиозе, если б не я, трум-би-дум!Какого хрена он меня убьет? По какому праву? Я оплатил все! И вы кончайте мнетут пургу гнать! Кого угодно убьет, только не меня. Я не идиот, чтобы сдохнутьза собственные бабки. Трим-ду-бим!»

Подобной лексикой он пользовался редко и неохотно, однакотут она оказалась в самый раз, удивительно бодрила, щекотала язык, как пузырькигазировки. Он твердил про себя, а иногда вслух этот веселый монолог, сдабриваяего все более долгими и цветистыми матерными припевками. Получалось что-товроде магического заклинания, и не нужно было самому себе отвечать на подлыевопросы: откуда знает паразит, кто за все платит, и какое ему, паразиту, доэтого дело?

Накануне отлета Кольт несколько раз перезванивался сТамерлановым и все-таки согласился участвовать в создании ПОЧЦ. ПетруБорисовичу не нравилась эта затея, но искать паразита предстояло на территорииЙорубы и не стоило портить с ним отношения.

В самолете Петру Борисовичу всегда бывало худо.Вестибулярный аппарат не выдерживал перелетов. Раньше он не находил в этомничего хорошего, но теперь головокружение, тошноту, скачки сердечного ритма онвоспринимал как очередные доводы в пользу того, что он жив. Тело, такое хилое,некрасивое, но единственное и родное, дышало, двигалось, капризничало,предъявляло права. Биологическая жизнь тела продолжалась. Это реальный,неопровержимый факт, что бы там ни бормотали воображаемые голоса.

Кольту нравилось, что трое сотрудников службы безопасностине имеют ни минуты покоя, занимаются им, принадлежат ему. Он не мог допустить,чтобы они расслабились, нарочно усиливал эффект беготней по салону, нагнетаниемстраха и паники.

На протяжении своей долгой, трудной, насыщенной событиямижизни Петр Борисович старался в любых обстоятельствах оставаться спокойным,выдержанным человеком и если срывался на крик, то всегда потом бывало неловко.

Конечно, он многое позволял себе с подчиненными. Чем старшестановился, чем больше имел денег и власти, тем легче прощал себе безобразныегрубые срывы. Ведь и на него орали в годы комсомольской молодости, и егооскорбляли, унижали те, кто был выше по статусу, от кого он, молодой,начинающий, зависел, кому обязан был подчиняться. Все это представлялось емунормальным, естественным ходом человеческих отношений, и подтверждениемнормальности служили законы природы, согласно коим побеждает сильнейший ивсегда кто-то кого-то ест. Такова суровая необходимость, так устроен мир вообщеи мир большого бизнеса в частности. Ничего не поделаешь. Если не ты, то тебя.

Петр Борисович давно уж научился распознавать людей,угадывать чужие слабости, нащупывать уязвимые места, предвидеть опасность,просчитывать поступки партнеров и ответные ходы конкурентов. Он всегда почтиточно знал, кого можно съесть, а кто способен съесть его.

На пути к Вуду-Шамбальским степям, высоко над облаками, взамкнутом пространстве салона самолета у Петра Борисовича открылось новое,очень интересное чутье. Он стал чувствовать незримую, загадочную энергию,исходящую от каждого человека. В нем проснулся нюх на уязвимость. Он обнаружил,что чужие эмоции удивительно разнообразны по запаху, по температуре, по цвету идаже на вкус. Их можно добывать и потреблять, как пищу.

Ему стало казаться, что у него появился новый орган,невидимый, бесплотный. Нечто вроде пучка щупалец с присосками.

Самое мощное и причудливое излучение исходило от Сони. Онасидела достаточно далеко, у кабины. Суета и матерные возгласы Кольта лишьслегка раздражали ее, но не вызывали полноценного эмоционального отклика. ПетрБорисович осторожно протянул невидимый щупалец и тут же отдернул, словнообжегшись. Соня оказалась неуязвима. Впрочем, он и не сомневался в этом. Толькотакое существо могло добыть для него препарат.

Слабенькие излучения исходили от двух стюардесс. Девочкистарались угодить Кольту, слегка волновались, и незримые щупальца иногдавытягивали из них радужные сладкие капли живых эмоций.

Три человека, три сотрудника службы безопасности, находилисьрядом с Кольтом. Савельев был спокоен не только внешне, он вообще не заводился,он оказался непробиваемым. Петр Борисович знал, что Савельев когда-то проходилпсихологическую спецподготовку. Его учили создавать вокруг себя нечто вродекапсулы энергетической защиты.

У второго телохранителя нервы немного сдавали, однако и онсправлялся, тоже создавал капсулу. Кольт физически чувствовал, как отскакиваютщупальца от невидимых твердых поверхностей. Вокруг Сони капсула былараскаленная, а вокруг двух телохранителей — ледяные панцири.

Третий, здоровый, внешне спокойный молодец, отставнойстарший лейтенант ВВС Валера Кожухов заводился, нервничал, потел. Он совсемнедавно был принят на службу и никогда прежде не получал столько денег. Онболее других старался угодить шефу, боялся разозлить его, потерять работу.Наверное, он тоже проходил спецподготовку, но ничему не научился или все забыл.Страх делал его невероятно уязвимым. По мере того как он слабел, Кольтнаполнялся волнами живой, свежей энергии.

Во время посадки Кожухову стало совсем плохо, он позеленел,едва доплелся до туалета. А Петру Борисовичу стало совсем хорошо. Он безмятежнозаснул и проснулся, когда самолет был уже на земле. Проснулся свежим,обновленным и не испытывал ни малейшей неловкости из-за того, что орал иматерился во время полета. Он делал то, что нужно и полезно для здоровья.

Кожухов едва не упал, спускаясь с трапа.

— Валера, что с тобой? — спросил Савельев.

— Укачало. Никогда раньше такого не было. Башкараскалывается, ноги не держат, чувствую себя выжатым лимоном.

Петр Борисович выпорхнул легко, как мальчик, веселоприщурился на свет прожекторов, пронизанный рябью метели. Полной грудью вдохнулхолодный, снежный воздух аэродрома.

Все правильно. Закон природы. Всегда кто-то кого-то ест.

Москва — Берлин, поезд, 1922