Федор вышел покурить в коридор. Снег летел назад, в Москву,косо штриховал стекла.

По коридору, в направлении вагона ресторана, шла маленькая,неряшливо одетая женщина. Несмотря на малый рост и худобу, она казаласьнепомерно тяжелой, словно была отлита из свинца. Когда она приблизилась, Федорпочувствовал, как дрожит вагонный пол под ее широкими шагами. Следом, легко ибеззвучно, плыл полный седовласый господин в дорогом помятом костюме, в очках,вероятно, иностранец.

Женщину Федор узнал, иностранца видел впервые. АнжеликаБалабанова, старая приятельница Ленина и Крупской, громко, возбужденно говорилапо немецки.

— Они предали идею социализма, цинично, расчетливовоспользовались сокровенной мечтой человечества, чтобы узурпировать власть истать новыми монархами, олигархами, римскими патрициями, утопающими в роскоши.Здесь повсюду ковры, позолота. В Европе богатые буржуа путешествуют скромнее.

— Мне кажется, ничего позолоченного тут нет, — робковозразил ее спутник.

— А! Вот вам наглядный пример. Видите этого лощеного юнца?Какой дорогой костюм на нем! Запонки золотые, с драгоценными камнями. Новыйобраз большевика!

Она говорила о Федоре, вероятно, думала, что «наглядныйпример» иностранных языков знать не может. Он обернулся и произнес по немецки:

— Добрый день, госпожа Балабанова. Я не большевик. Я врач.

Спутник ее смутился, она нисколько.

— Я видела вас у Ленина, — сказала она по русски, окинувФедора с головы до ног пристальным надменным взглядом, — ваша фамилия Агапкин.Почему вы обратились ко мне «госпожа»?

— Извините, если это обидело вас.

Она не ответила, зашагала вперед, спутник ее поплыл следом.

Федор хотел вернуться в купе, но открылась дверь соседнегокупе, и оттуда вылезла рыжая взлохмаченная мужская голова в круглых очках.

— Ушли? — спросила голова, озирая коридор. — Табачку нет увас?

Бокий ошибся. Член ЦК РКП(б), член Исполкома Коминтерна,журналист и автор многих анекдотов Карл Радек ехал не в соседнем вагоне, а всоседнем купе.

— Что ж вы так оплошали? — он встал рядом с Федором возлеокна. — Товарища Балабанову обозвали госпожой. Она товарищ, принципиальный,самоотверженный наш товарищ. Из Коминтерна вышла, хлопнув дверью.Коммунистическая мегера, подружка Муссолини. Ну да черт с ней. Хотел яотправиться в ресторан, однако теперь подожду, пока коммунистка Балабановаизволит отобедать. Интересно, навсегда она уматывает из России или ещевернется? Слушайте, а что, эсеровские пули вы, врачи, из Старика вытаскиватьвовсе не собираетесь?

— Пока нет необходимости, — сухо ответил Федор.

Радек говорил с сильным польским акцентом. Из папирос,предложенных Федором, высыпал табак, набил трубку, прежде чем разжечь ее,приблизил к Федору свое бледное, толстогубое лицо, обрамленное рыжими кудрявымибакенбардами вдоль нижней челюсти.

— Нет необходимости или вытаскивать нечего? — спросил онсвистящим шепотом.

— Карл, простите, не знаю вашего отчества. Я наслышан овашем своеобразном чувстве юмора, вы сочиняете анекдоты, но ранение ВладимираИльича не повод для шуток.

— Отчество у меня такое, что язык сломаете. Бернгардович. Апо поводу ранения это вовсе не шутка. Это позиция наших врагов, меньшевиков.Тут вот недавно Мартов Юлий Осипович выдал версию, будто никто в Ленина нестрелял и Володарского с Урицким прикончили сами чекисты. Все это якобыиезуитские интриги большевиков, чтобы удержаться у власти. Кстати, я виделБокия на платформе, он что, с нами едет?

— Нет. Впрочем, не знаю. Извините, Карл Бернгардович, у меняголова болит, я, с вашего позволения, покину вас, — Федор хотел уйти в купе, ноРадек удержал его.

— Еще один малюсенький вопрос. Любопытство — часть моейпрофессии, я журналист. Почему вы не вступаете в партию?

— Не хочу.

— Понятно, — Радек тряхнул рыжей шевелюрой, — раз на этотмалюсенький вопрос вы не ответили, позволю себе задать следующий. Сколько вамлет?

— Тридцать два.

— Стало быть, вы всего на пять лет меня моложе. А выглядитедвадцатилетним юнцом. Только, пожалуй, глаза выдают возраст. Странноенесоответствие, тем более странное, если учесть ваше давнее близкое знакомствос профессором Свешниковым.

Федор опять открыл свой портсигар, протянул Радеку.

— Карл Бернгардович, возьмите пару папирос, про запас, явынужден откланяться. Очень болит голова.

Радек усмехнулся, папиросы взял, не две, а сразу пять штуки, прежде чем Федор закрыл дверь своего купе, успел пригласить его вместепоужинать, через пару часиков.

— Я зайду за вами, — пообещал он, — лучшей компании всеравно в этом поезде не найти ни вам, ни мне.

Оказавшись наконец в своем купе, Федор легонько постучалпальцем по стенке, пытаясь понять, насколько она тонка и звукопроницаема. Они сБокием говорили шепотом, но Радек был рядом, и поезд стоял.

О том, что Карл Радек причастен к самым темным авантюрам большевиков,тесно связан с германской военной разведкой, когда-то обмолвился покойныйМатвей Леонидович Белкин, Мастер стула международной ложи «Нарцисс», наставники покровитель Федора.

Сотрудник спецотдела Слава Линицкий, поляк, знал Радека ещепо Кракову и терпеть его не мог, называл мерзавцем и вором. Рассказывал, чтоРадек в эмигрантскую пору таскал из квартир, где ему давали ночлег, дорогиекниги и продавал букинистам. Был исключен из партии за присвоение крупной суммыпартийных денег, но восстановлен по личному ходатайству Ленина.

Сквозь стук колес Федор услышал, как Радек вернулся в своекупе, и решил, что все-таки воспользуется приглашением, поужинает с любопытнымжурналистом.

Вуду-Шамбальск, 2007

«Тут в степи ничего нет, кроме ветра и снега», — думалаСоня, глядя в окно джипа.

Во мгле неслись белесые вихри, льнули к стеклам, крутились всвете фар волокнистыми спиралями. Соне стало казаться, что все пространство отземли до неба пронизано ордами призраков. Навстречу одинокому автомобилю мчалисьсмутные силуэты всадников на крылатых конях, вой ветра был наполнен криками,ржаньем, разбойничьим посвистом, хлопаньем хлыстов.

— Лет десять таких метелей не случалось, — сказал шофер, —климат резко континентальный, сухой. Летом жара, зимой стужа, но почти безснега.

— Соня, зачем нас сюда занесло? — шепотом спросил Савельев.