В модном темно-синем английском костюме из шерстяной фланелиФедор был похож на лощеного пошлого купчика, прожигателя отцовских капиталов.Он самому себе категорически не нравился, и мода эта не нравилась. Брюкинепомерно широки. Пиджак короток, узок в бедрах, но плечи огромные. Подбитыеватой, они давили, сковывали движения. Особенно раздражали позолоченные запонкис крупными рубинами, малиновый атласный галстук в желтую крапинку. Новыеботинки были маловаты и нестерпимо терли, к тому же казались странно тяжелыми.

— Тебе не придется сразу много ходить, — утешил его Бокий, —прогуливайся по вагонному коридору, разносишь потихоньку.

— Глеб Иванович, разве нельзя какие-нибудь другие ботинки? Изапонки эти, может, ну их к лешему?

— Нельзя, Федя. Я же объяснил тебе, все оговорено заранее.Именно по ботинкам, по запонкам, по галстуку, по галстучной булавке тебя долженузнать нужный нам человек. А, вот, кстати, о булавке я забыл! — Бокий вытащилиз кармана футлярчик.

Булавка была под стать запонкам. Рубин размером с вишню.

— У него что, страсть к красным камушкам? — спросил Федор.

— Насчет страсти не знаю, но так договорились.

— Хорошо. Ладно. А у него есть какие-то особые приметы? Какя его узнаю?

— Он подойдет и представится. Я не могу тебе его описать, яникогда его не видел. Ильич с ним знаком лично, я лишь заочно.

Бокий до отправления поезда сидел с Федором в купе, шепотомдавал последние наставления.

— Не вздумай выходить на станциях. По возможности избегайразговоров с попутчиками. В соседнем вагоне едет Радек, он всюду сует свой нос.Если вдруг станет навязывать тебе свою компанию, учти, мне хотелось бы знать, очем он тебя спросит. Но будь осторожен, Радек умеет забалтывать и вытягиватьинформацию, — Бокий встал, пожал Федору руку, пожелал удачи.

— Глеб Иванович, вы же не сказали самого главного! —спохватился Федор. — Ни одного имени!

— Да, я болван! — Бокий шлепнул себя по лбу. — Человек,который подойдет к тебе, назовется князь Нижерадзе.

— Грузин? Да еще и князь?

— Какая разница? Он представит тебя доктору. Доктора зовутЭрнст фон Крафт, он невропатолог, преподает в Берлинском университете,консультирует в Клинике нервных болезней.

У Федора сердце подпрыгнуло и затрепетало в горле. Сталонестерпимо жарко, словно купе наполнилось кипятком. В кипятке плавало бледное,вытянутое лицо Бокия, чернели внимательные, насквозь видящие глаза.

— Что с тобой? Ты его знаешь? — жестко спросил Бокий. — Когоименно? Нижерадзе? Крафта?

Письмо Михаила Владимировича, адресованное доктору Эрнстуфон Крафту, Федор успел перечитать раз десять и уничтожил еще до того, какпереоделся в шелковое белье и шикарный костюм. Он выучил текст наизусть и готовбыл пересказать адресату почти дословно, но только наедине, имея стопроцентнуюгарантию, что никто, кроме адресата, не услышит.

Разумеется, о письме Бокий знать не мог. Но ему могло бытьизвестно о давнем знакомстве Михаила Владимировича и Крафта. Следовало срочноответить, как-то объяснить свою эмоциональную реакцию.

— Глеб Иванович, я тянул время, боялся сказать вам.

— Ну, давай же быстрей, поезд скоро тронется!

Не отводя взгляда, на одном дыхании, Федор изложил историю сцианистым калием, ту ее часть, которую услышал от Марии Ильиничны.

Проводник заглянул в купе, открыл рот, но Бокий рявкнул изадвинул дверь, едва не защемив бедняге нос. Поезд стал громко вздыхать, наплатформе засвистели.

— Ничего, выскочу на первой станции, оттуда вызову машину.Продолжай, — сказал Бокий.

— Это все. Я, конечно, не решился спрашивать ВладимираИльича, обращался ли он к Сталину с такой просьбой, но я почти уверен, что необращался.

— То есть ты считаешь, Сталин врет?

— А вы в этом сомневаетесь?

— Не знаю, — Бокий сел, сжал виски ладонями, и глаза егостали узкими, как у японца. — Старик говорил мне, что каждый революционер послепятидесяти должен быть готов выйти за флаг, что песня его спета, роль сыграна.

— Мне он тоже это говорит постоянно. И с детской радостьювыслушивает мои возражения. Я уверен, ради возражений он и заводит подобныеразговоры. Ему нужно, чтобы его разубеждали, утешали. Психологически этосовершенно понятно. Так многие больные себя ведут. К тому же, знаете, люди,склонные к суициду, редко обсуждают с кем-то свое решение. Просто однаждычеловек делает это, и способ уже не имеет значения.

— Но если допустить на секунду, что Ильичу действительнозахотелось иметь этот гамлетовский выбор. Быть иль не быть, — задумчивопробормотал Бокий, — вряд ли он обратился бы за ядом к кому-то из близких.Жена, сестры, брат исключаются. Никто бы не дал ему. И я бы не дал. И ты. Вотон и прибег к помощи хладнокровного, лишенного сантиментов Кобы. Или тутдругое. Тут вот что может быть. Ему захотелось увидеть реакцию Кобы на такуюпросьбу. Посмотреть в глаза.

— Не исключено, — кивнул Федор, — но знаете, Глеб Иванович,мне кажется, если мы сейчас станем с вами обсуждать все возможные версии, вампридется доехать со мной до Берлина.

— Да, ты прав. Версий может быть много. Твою, о том, чтоСталин врет, я вовсе не исключаю, однако за ней стоит слишком тяжелый вопрос.Зачем?

— В любом случае примечательно, что история стала известнаот Марии Ильиничны, — заметил Федор, — Именно ей он рассказал, не Крупской,которая умеет молчать. То есть он хотел, чтобы узнали многие.

— Зачем? — повторил Бокий и вдруг сник, уронил руки наколени. Глаза его погасли. Он смотрел в одну точку, мимо Федора, с такойтоской, что Федор невольно оглянулся, словно там, за его головой, можно былоувидеть что-то, кроме пупырчатой зеленой стенки купе.

— Доктору Крафту расскажи об этом эпизоде, — произнес Бокийтихим, сиплым голосом и тяжело откашлялся, — но так, чтобы не слышал Нижерадзе.Только Крафту, никому больше.

Поезд тронулся. Бокий ловко выскочил на ходу, пробежал поскользкой платформе, горбясь под мокрым снегом, махнул на прощанье рукой. Федоростался один в купе первого класса, в мягком вагоне, где кроме него ехалонесколько большевистских чиновников самого высокого ранга, в основном изКоминтерна и Комиссариата иностранных дел. Минимум два вагона в составезанимала вооруженная охрана. Еще был почтовый вагон, загруженный секретнойдипломатической почтой, с отдельной охраной при нем, вагон ресторан, вагонлазарет, на случай, если кто-нибудь из важных путешественников захворает.