воду. Мощно так бьются волны. Если просто сесть и пялиться, вид классный.

– У тебя бывает такое чувство, будто кто-то другой твою жизнь живет? – говорю, как только мы устраиваемся. – Твою настоящую жизнь?

– Ты о чем?

– Мы опоздали. Вечеринка уже прошла. Ты просадил все деньги, мы даже не успели от них удовольствие получить. А теперь согласился прибраться за кем-то, чтоб мы могли тут палатку поставить? Все как в дурацкой песне кантри. Должно было бы…

– Да блин. Нет никакого “должно было бы”. Наслаждайся всем как оно есть.

С учетом того, что тут ничего не происходит, я считаю, что нам надо закругляться и ехать домой сегодня же. Вижу, что Скока здешний дух к себе тянет, но он соглашается, что, может, лучше бы вернуться к дому Рут пораньше.

Уходит в тубзик в бытовке, а Чудси как раз сдает фургон задом как можно дальше. Закидываю к нему несколько мусорных мешков, следом запихиваю ящики. Спрашиваю Чудси, откуда у него все это, он рассказывает, что получил от дяди в наследство несколько акров. Начинал со старого сарая и потихоньку городил этот шалман. По неведомым причинам власти к нему не лезут. Кто-то стоит здесь лагерем подолгу, а кто-то приезжает и уезжает. Чудси выручает каких-то денег с выпивки, и все довольны.

Возвращаюсь, Скок тем временем разжился для нас парой куриных ножек. Беру рюкзак с Божком, ставлю его на скамейку рядом. Не то чтоб я пытался как-то вписать его в компанию или что-то типа, но все-таки. Тут такое место, что можно дохлого кота усадить, выдать ему пинту и соломинку, и никто глазом не моргнет. После кормежки у Розы я не очень-то голоден, но сидеть тут и жевать куриную ногу расслабляет. Поевши и попивши, Скок извлекает здоровенный косяк.

– Жуть мощный, – говорю, выкашливая легкие.

– Кто-то забыл тут пакет дряни, – он мне. – Парняга с бильярда мне дал чуток.

– Ты б полегче, тебе еще за руль.

Но Скок передумал: он теперь руками и ногами за то, чтобы зависнуть. Считает, я все еще мог бы попробовать выяснить насчет женщины, которую Батя искал. Не понимаю, с чего он эту тему поднимает, я про это не заикался с тех пор, как мы уехали от Розы.

– Я от этой затеи отлип, – говорю. – Оставлю в покое ту тему.

– Ты – что?

Его не на шутку заклинивает – говорит, это для меня типично. Стоит мне только подойти к чему-то поближе, как я сдаюсь. Врубаю, блин, задний ход на полную скорость. Я не понимаю, чего он так завелся. Не то чтоб я без двух минут что-то там выяснил. Если и было что в Лениных байках, с Розой я особо не продвинулся.

– Если б ты задал поиск в интернете по фамилии “Кайли”, – он мне, – в этом графстве и глянул бы, есть ли…

– Кого?

– Кайли. Летти Кайли.

– Ты откуда это имя взял?

– Когда ты пошел в тубзик у Розы, она мне сказала, что, если ты спросишь, ту женщину звали Летти Кайли.

– Но я же, блин, не спрашивал, правда?

И тут он мне выкатывает по полной программе: мне надо выходить из зоны комфорта, что бы это ни значило; мне надо все выяснить – ради Бати; может, у меня есть дар и если мы отыщем ребенка, еще одного сына, станет проще смириться с тем, что Берни – женщина. Он очень убедителен.

Божок все еще рядом со мной, лицом к морю. Я смотрю туда, куда смотрит он.

– Ты почему не спросишь его, чего он сам хочет? – Скок такой.

Может, от дыма, может от еды это, а может, вечерний свет так ложится на воду, или все вместе, но я всю свою сосредоточенность устремляю к Божку.

“Что думаешь, Бать? Хочешь, чтоб я нашел эту Летти Кайли? Или, может, скажешь мне сейчас, был ли у тебя ребенок? Сын, дочка?”

Если прислушаться, покажется, будто волны говорят “да”, когда бьются о берег, и “не”, когда откатываются. “Да” отползает в “не”, покуда не превращается в “дане-даввнуу-давввнушш” и вроде слышится “давай, ну же”. Нет у меня ни сил, ни воли спорить со Скоком. Хер с ним, останемся на ночь.

– Есть у тебя соображения вообще, как ее найти? – спрашивает, закидываясь сидром. – Ту дамочку.

Что-то в этой фразе напоминает мне, как Матерь треплется о шурах-мурах Ричи Моррисси. Непотребство какое-то.

– Знаешь эти программы по телику про семьи и усыновление, всякая такая лабуда? Матерь с Берни от них прутся, – говорю.

– И?

– Для тех программ постоянно проверяют всякие церковные архивы, чтоб отыскивать людей.

– Она могла замуж выйти и сменить имя.

– Ага.

Вспоминаю, что видел в тех программах женщин, которые отказались от детей, и все это хранилось в тайне. Часто никаких записей в церковных книгах не оставалось вообще или они были поддельные. Это же сколько церквей по всему графству нужно прошерстить. Может, сотни. Имя ее болтается у меня в голове, но оно бессвязное, бессмысленное. Летти. Кайли. Пусть Скок и рассуждает насчет разных вариантов того, что мы б могли поделать, мне кажется, оно за пределами наших возможностей. Никогда мы ее не найдем.

– Как считаешь, мать твоя была в курсе? – спрашивает Скок.

Об этом я пока толком не думал. Или о том, что она по этому поводу чувствует. Если она не в курсе, будет мне еще одна заморочка, с которой придется разбираться.

– Понятия не имею.

Надо отлить. Иду в тубзик, голова кругом.

В бытовке очень чисто. Может, потому что туалетом тут и женщины пользуются. Две кабинки. Куча сообщений на стенах. Не всякое обычное говно, какое в мужских сортирах бывает. Скорее всякое странное – вроде того, что Мосси пишет на своих открытках Матери. Надо развесить их в туалете дома. Будет на что смотреть. Задумываюсь о Розе, ее бане и прочей лавочке. Вычурные уборные – как вам такое? Видать, есть в этом какой-то смысл: мы тут немало времени проводим, так чего ж не обустроить все поинтересней.

Что это у нас тут на двери?

НЕ ВСЯК, КТО БОДЯЖИТ, ПРОПАЩИЙ[99]

* * *

Или… бродяжит? Ага, бродяжит.

ЗРЯЧИЕ ЗРАКИ ВРАКИ

ЗРЯТ И ВО МРАКЕ[100]

* * *

В этот не очень врубаюсь.

ПРОРВА ТРУДА, ДА ВСЁ БЕЗ РЫБКИ ИЗ ПРУДА

* * *

Это точно.

А ЧТО, ЕСЛИ СРЕДСТВО ОТ РАКА

ОКАЗАЛОСЬ ЗАПЕРТЫМ В УМЕ ЧЕЛОВЕКА,

КОТОРОМУ НЕ ПО КАРМАНУ ОБРАЗОВАНИЕ?

* * *

Тут пришлось задуматься на пару минут. Может ли что-то