Ложь – весьма распространенное явление и среди мужчин, таккак не одной только памятью исчерпывается сущность разбираемого предмета. Можнолгать, отлично помня фактическое положение дела. Для этого достаточно, чтобыкакие-либо практические соображения руководили нами – и мы охотно подменяемфакты. И только о таком именно человеке, который, великолепно зная всеобстоятельства дела благодаря сильной памяти и ясному сознанию, тем не менееискажает их, можно с основанием говорить, что он лжет. Речь об оскорблении воимя практических целей идеи истины, как высшей ценности этики и логики, можетидти только тогда, когда человек действительно находится в известных отношенияхк этой идее. Там же, где подобного отношения нет, вообще нельзя говорить озаблуждении и лжи там одна только склонность к заблуждениям и лживости, неантиморальное, но аморальное бытие. Отсюда – женщина аморальна.

Следовательно, это абсолютное непонимание ценности истиныдолжно иметь более глубокую причину. Из непрерывности памяти нельзя еще вывеститребования истины, потребности в истине, этого основного этико-логическогофеномена. Будь это не так, мужчина никогда не лгал бы, но он также лжет, иливернее – только он лжет. Из непрерывности памяти можно только вывести теснуюсвязь с потребностью истины.

То, что внушает человеку (мужчине) искреннее отношение кидее правды и что удерживает его от всякой лжи, представляется чем-то неизменным,независимым от времени. Оно заключается в том, что в данный момент прошлый фактоживает в сознании с такой яркостью, силой и отчетливостью, что не допускаетникаких изменений в изложении этом факта– Оно является тем средоточием, вкотором сходятся все наши разрозненные переживания, в результате чего являетсянаше беспрерывное бытие. Действие этого момента сказывается в наличии чувстваответственности у людей. Оно ведет к раскаянию, сознанию виновности. Инымисловами, это «нечто» заставляет нас относить все прошедшее к чему-то вечноединому, а потому существующему и в настоящем. Это чувство способно достигнутьтаких крупных успехов, на которые общественное мнение и судебные приговоры ирассчитывать не могут. Оно влечет за собою человека совершенно независимого отвсяких социальных условий. Вот почему всякая моральная психология, котораясчитает мораль порождением общественной жизни людей, в корне своем ложна.Общество знает только понятие преступления, но не понятие греха. Оно налагаетштраф, не для того, чтобы вызвать раскаяние. Ложь карается уголовными законами,когда она проявляется в форме нарушения присяги, т.е. когда влечет за собоюобщественный вред. Что касается заблуждения, то его до сих пор не считаютпосягательством на существующий писаный закон. Социальная этика находится ввечном страхе, что этический индивидуализм вредно отразится на интересахближних, а отсюда – нескончаемые бредни об обязанностях человека к обществу и к1500 млн. живых людей. Но подобное воззрение не расширяет, как ей хотелось быдумать, область морали, наоборот, ограничивает ее самым недопустимым образом.

В чем заключается то, что возвышается над временем иизменчиостью? Что представляет собою этот «центр апперцепции»?

Это не может быть менее значительно, чем то, что возвышаетчеловека над самим собою (как известной частью чувственном мира), приковываетего к порядку вещей, тому порядку, который в состоянии постигнуть один толькоразум, для которого весь чувственный мир —предмет подчиненный. Это – не что иное,как личность».

Самая величественная книга в мире «Критика практическогоразума», откуда и взяты вышеприведенные слова, указала морали на«умопостигаемое» «Я», отличное от всякого эмпирического сознания, как на своегоединственного законодателя.

Этим мы привели исследование к проблеме субьекта. Она исоставит предмет ближайшего рассмотрения.

Известно, что Давид Юм подверг критике понятие «я».Результаты ее сводятся к тому, что понятие «я» является «пучком» различных«перцепций», находящихся в вечном движении, в беспрерывном течении. Правда,понятие «я» благодаря Юму, сильно скомпроментировано, но ведь он излагает своевоззрение с такой скромностью, в таких безупречных выражениях. Не следует, поего мнению, обращать внимание на некоторых метафизиков, которые склонны думать,что у них имеется какое-то другое «я». Он вполне уверен, что сам он лишенкакого бы то ни было я, а потому необходимо предположить, что и все прочие людине более, как пучки (о той паре чудаков он не решается что-либо высказывать).Так заявляет мировой человек. В ближайшей главе будет показано, как его иронияобращается против него же. То, что она получила такую известность, являетсярезультатом всеобщей переоценки Юма, виною чему – Кант. Юм – выдающийся эмпирическийпсихолог, но его никак нельзя назвать гениальным, как это в большинстве случаевделают. Правда, немного нужно для того, чтобы стать величайшим английскимфилософом, но и на это звание Юм не имеет ни малейшего права. И если Кант(несмотря на «параллогизмы») a limine отверг спинозизм только на том основании,что люди согласно этой теории являются акциденциями, а не субстанциями, ипоставил крест над ним только в силу подобной «нелепой» основной идеи, то я, покрайней мере, не решаюсь утверждать, чтобы он совершенно не умалил похвал,выпавших на долю этого англичанина, если бы знал также и «Ireatise», а неограничился бы только «Inquiry»– трудом, в котором критика понятия «я»совершенно отсутствует.

Лихтенберг, который отправился в поход против «я» после Юма,был уже смелее последнего. Он, философ безличности, ставит на место словесноговыражения «я думаю» «думается», как более соответствующее действительности. Длянего «я» является открытием, честь которого по справедливости принадлежитграмматике. И в этом отношении Юм предвосхитил его мысли тем, что в конце своихрассуждений объявил весь спор о тождестве личности чисто словесным спором.

В новейшее время Э. Мах выдвинул теорию, согласно которойвселенная представляется компактной массой, отдельные же «я» являются пунктамисосредоточения наибольшей плотности этой массы. Единственно реальными являютсяощущения, которые теснее связаны между собою в одном индивидууме, чем вотдельных двух индивидуумах.

Центр тяжести лежит в содержании, которое заключается вовсех, даже лишенных всякой ценности (!) личных воспоминаниях. «Я»– единство нереальное, а практическое. Ему нет спасения, а потому можно (охотно) отказатьсяот идеи индивидуального бессмертия. Тем не менее, нет ничего преступного в том,если мы всем нашим поведением обнаружим наличность у нас некоторого «я»; этодаже в интересах дарвинской борьбы за существование.

Нам странно видеть, когда исследователь, вроде Маха, которыйпринес огромную пользу не только в своей области в качестве историка и критикаосновных понятий, но и в биологической сфере оказал несомненные услуги, толкаяее на дальнейший путь исследования, совершенно оставляет без внимания тот факт,что все органические существа прежде всего неделимы, значит в каком-тоотношении являются атомами, монадами (см. часть I, гл. 3), Ведь основноеразличие между живым и мертвым заключается в том, что первое всегдадифференцировано на неоднородные, тяготеющие друг к другу части в то время, какдаже оформленный кристалл является везде однородным. Можно ведь было бызадуматься над вопросом, не чреват ли весьма важными для психической жизнипоследствиями этот принцип индивидуальности, а именно тот факт, что отдельныечасти органических существ связаны далеко не так как сиамские близнецы.Пожалуй, этот вопрос дал бы нам нечто более плодотворное в психическом смысле,чем Маховское «я» – эта «зала ожидания» для ощущений.