вслух особо яркие пассажи. А среди друзей находился месье Тренкан – прокурор и отец аппетитной Филиппы. Тот самый Тренкан, который, числясь уже среди злейших врагов кюре, обвинил его в сочинении памфлета. На сей раз Лобардемон даже не пытался скрывать свои чувства. Пусть кардинальский настрой относительно ведьм непредсказуем – зато всегда известно, что́ Ришелье думает о критикующих его политику, его родных и его самого. Несогласие с политической линией кардинала значило крах карьеры, полное разорение и ссылку; а уж выпады против его особы – как минимум виселицу (а то и костер или колесование – такой закон был принят в 1626 году, когда пасквили приравняли к оскорблению короля). За одно только печатание подобного памфлета работник типографии был бы неминуемо отправлен на каторгу. А какая участь ждала бы сочинителя? То-то. Уверенный, что Ришелье разделит его возмущение, Лобардемон скрупулезно записал все, что Тренкан имел сообщить. Месмен также не сидел сложа руки. Как мы видели, Грандье был заклятым врагом монахов, а луденские монахи, за редким исключением, на дух не выносили Грандье. Более всего причин для ненависти имели кармелиты; но им недоставало полномочий, чтобы излить эту ненависть. Капуцины не так сильно пострадали от Грандье, зато их орден был куда влиятельнее, ибо к капуцинам принадлежал отец Жозеф, он же – Серое преосвященство, конфидент, главный советник и правая рука Ришелье. С ним капуцины вели переписку, и потому именно капуцинам Месмен открыл новые обвинения против Грандье; капуцинам, а не кармелитам. Отреагировали капуцины так, как Месмен и ожидал. Было составлено письмо к отцу Жозефу, а передать его лично в руки попросили Лобардемона – все равно он собирался обратно в Париж. Лобардемон согласился – и в тот же день позвал Грандье с друзьями на прощальный ужин. Он пил за здоровье кюре, заверял того в вечной дружбе и обещал сделать все от него зависящее для победы кюре над нечистоплотными врагами. Сколько доброты, да еще излитой с такой искренностью, без заминок! Грандье растрогался до слез.

Назавтра Лобардемон отбыл в Шинон, где провел вечер в компании фанатиков, уверенных в виновности Грандье. Отец Барре принимал королевского посланника со всеми подобающими почестями; по первому же требованию предъявил протоколы всех сеансов луденского бесогонства. На следующее утро, позавтракав, Лобардемон насладился бесогонством шинонским, а затем откланялся и выехал на дорогу, что вела в Париж.

Тотчас по прибытии он имел беседу с отцом Жозефом, а несколько дней спустя состоялась встреча более важная – разом с обоими Преосвященствами, алым и серым. Лобардемон зачитал протоколы Барре, отец Жозеф зачитал письмо братьев-капуцинов, обвинявшее Грандье в сочинении памфлета. Ришелье счел, что дело серьезное, и не мешает обсудить его в Государственном совете. Да-да, на ближайшем заседании. Таковое состоялось 13 ноября 1633 года. Король, кардинал, отец Жозеф, статс-секретарь, канцлер и Лобардемон собрались в Рюэле. Первым пунктом повестки значилась одержимость луденских урсулинок. Кратко, но зловещим тоном Лобардемон изложил их историю, и Людовик XIII, искренне веривший в бесов, незамедлительно постановил принять меры. Тут же составили документ с подписями короля и статс-секретаря; скрепили его Большой печатью желтого воска. Лобардемону надлежало отправляться в Луден, провести расследование относительно одержимости монахинь и тщательно проверить обвинения против Грандье; буде таковые окажутся обоснованными – предать колдуна суду.

В двадцатые-тридцатые годы семнадцатого века процессы над ведьмами были нередки; но из многих десятков осужденных за колдовство Грандье оказался единственным обвиняемым, персоной и делом которого интересовался сам Ришелье. Отец Транквиль, капуцин-экзорцист, в 1634 году сочинивший памфлет о Лобардемоне и бесах, заявляет: «одна лишь ярость преосвященнейшего кардинала есть причина того, что дело попало в суд»; также отец Транквиль пишет: «письма кардинала к де Лобардемону вполне сие подтверждают». Что касается самого Лобардемона, «он никогда не возбуждал судебных процессов об одержимости бесами, не известив о том Его величество и моего господина кардинала». Свидетельство отца Транквиля подтверждают и его современники: мол, Ришелье и его луденский агент вели ежедневную переписку.

Каковы же причины экстраординарного внимания к делу, казалось бы, столь незначительному? Подобно современникам Его высокопреосвященства, мы могли бы удовлетвориться догадками. Например, версией о жажде личной мести; а что, чем не мотив? В 1618 году, когда Ришелье был всего-навсего епископом Люсонским и аббатом Куссе, этот самонадеянный молокосос Грандье обошелся с ним весьма неучтиво. И вот случай поквитаться: есть гнусный памфлет, и Грандье приписывают авторство; остается только поверить обвинению, и Ришелье отмщен. Правда, улик маловато; но уже за одно только подозрение подобного рода следует избавиться от подозреваемого. И это не всё. По совпадению, подозрительный кюре несет службу в подозрительном приходе. Луден остается оплотом протестантизма. Луденские гугеноты проявили осмотрительность – не поддержали восставших единоверцев, с коими было покончено в 1628 году, когда Ришелье взял Ла-Рошель. Да, эти еретики из Пуату пока не сделали ничего достойного систематических гонений. Нантский эдикт до сих пор в силе; значит, надо терпеть несносных кальвинистов. Но если устами святых сестер будет доказано, что адепты так называемой реформированной религии заключили союз с врагом много худшим, чем англичане – с самим дьяволом? В этом случае Ришелье получает достаточно оснований для действия давным-давно запланированного – для лишения Лудена всех прав и привилегий и передачи оных своему собственному городу (который совсем недавно построен). Но и это не предел. Бесы пригодятся еще не раз. Если убедить общество, будто Луден стал плацдармом нашествия из ада – пожалуй, получится возродить во Франции инквизицию. Ох, как бы это было кстати! Как бы поспособствовало кардиналу в деле всей его жизни, в задаче, которую он сам перед собой поставил – централизовать власть, построить абсолютную монархию! Как показывает весь опыт двадцатого века – опыт борьбы с мирскими бесами, сиречь евреями, коммунистами и буржуазными империалистами – лучший способ создать полицейское государство – упирать на наличие пятой колонны. Ришелье ошибся только в одном: переоценил веру своих современников в сверхъестественное. Действуя в условиях Тридцатилетней войны, он мог бы с бо́льшим успехом объявить пятой колонной испанцев или австрийцев, нежели духов бесплотных, явись они хоть из самых глубин Ада.

Лобардемон времени не терял. К 6 декабря он уже снова был в Лудене, точнее, под Луденом. Из загородного дома Лобардемон послал за прокурором и за шефом полиции, Гийомом Обеном. Оба примчались на зов. Лобардемон явил им документ и монаршее «добро» на арест Грандье.

Обен всегда симпатизировал пастору. В ту же ночь он отправил Грандье записку, сообщил о возвращении Лобардемона и посоветовал бежать. Грандье поблагодарил, однако, полагая, что невиновному бояться нечего, дружеским советом