пренебрег. Наутро, по дороге в церковь, его арестовали. Месмен и Тренкан, Миньон и Мeно, аптекарь и доктор – все, несмотря на ранний час, наслаждались сценой ареста. Под злорадный смех Грандье был препровожден к закрытой карете, которая и умчала его к месту заключения – в Анжерский замок.

В приходском доме произвели обыск, конфисковали все бумаги и книги Грандье. Увы, в библиотеке не обнаружилось ни единого учебника черной магии, зато нашелся экземпляр памфлета «Письмо луденской обувщицы» (улика почти столь же компрометирующая, почти в той же мере грозящая казнью), да еще и «Трактат о целомудрии священников», написанный Грандье с целью успокоить совесть мадемуазель де Брю.

В минуты веселья Лобардемон хвастал, будто ему довольно трех строчек, начертанных рукой подозреваемого, чтобы выудить причину для казни через повешение. Имея «Трактат» и памфлет против кардинала, Лобардемон мог не только вздернуть Грандье, но и отправить его на дыбу, приговорить к сожжению или колесованию – на выбор. Вдобавок при обыске обнаружились и другие сокровища. Например, письма Жана д’Арманьяка к кюре – если д’Арманьяк вздумает чудить, эти письма гарантируют ему ссылку, а то и эшафот. Да, и еще оправдательный приговор за подписью архиепископа Бордоского. Правда, пока де Сюрди прочно окопался в Адмиралтействе, но, стоит ему пошатнуться, очень кстати будут вещественные доказательства, что в свое время он оправдал опасного колдуна. Пока же письма следует изъять, не то, окажись они у Грандье, тот, чего доброго, козырнет архиепископским мнением. Без оправдания вышестоящего духовного лица в силе будет обвинительный приговор епископа Пуатевинского. А по оному выходит, что святой отец Урбен Грандье занимался прелюбодеянием, причем прямо под церковными сводами. Раз он способен на такое, значит, определенно, мог и околдовать семнадцать урсулинок.

Следующие недели стали затяжной оргией узаконенной злобы, лжесвидетельства, освященного Церковью, а также ненависти и зависти, не только не осуждаемых официально, но и официально поощряемых. Епископ Пуатевинский объявил Грандье опасным преступником и предложил всем верующим давать против него показания. Верующие охотно повиновались. Лобардемон и его писцы знай успевали фиксировать так называемые свидетельства, которых набралось несколько томов. Был возобновлен процесс 1630 года; теперь все сознавшиеся в даче ложных показаний уверяли, будто тогда, в 1630-м, из их уст лилась святая правда. На предварительных слушаниях не присутствовали ни сам Грандье, ни его представители. Лобардемон не допустил к делу адвокатов, а когда мадам Грандье взялась жаловаться на возмутительные и даже беззаконные методы расследования, Лобардемон просто рвал петиции несчастной матери. В январе 1634 года мадам Грандье дала понять, что от имени сына обратится с ходатайством в Парижский парламент. Лобардемон был тогда в Анжерском замке, где с пристрастием допрашивал обвиняемого. Его усилия оказались тщетны. Грандье известили о скором ходатайстве; Грандье уверился, что вот-вот его делом займется другой, менее предубежденный судья, – и отказывался сотрудничать со следствием. После целой недели угроз, перемежаемых посулами, Лобардемон сдался и, презирая себя, поспешил в Париж, к кардиналу. Запущенная старой мадам Грандье, тяжеловесная машина правосудия медленно и неохотно, но все же заворочалась; казалось, ходатайство рассмотрят. Однако в планах Ришелье, да и Лобардемона тоже, никакое рассмотрение ходатайств не фигурировало. Если бы какой-нибудь комиссии позволили пересмотреть дело, репутация Лобардемона как юриста была бы загублена, а кардиналу пришлось бы отказаться от планов, которыми он, по причинам, ему одному известным, весьма дорожил. В марте Ришелье вынес дело Грандье на заседание Государственного совета. Бесы, как он объяснил королю, пошли в контратаку, и подавить ее возможно лишь самыми энергичными действиями. Как всегда, Людовик XIII позволил себя убедить. Статс-секретарь сочинил необходимые документы. Королевские подпись и печать подтверждали следующее: «ходатайство, предъявленное Парламенту на рассмотрение, Его величество объявляет недействительным, а своему посланнику господину Лобардемону повелевает продолжать дело против Грандье… продляет полномочия сказанного Лобардемона на весь период следствия и запрещает Парламенту Парижа, равно как и всем прочим судам, вмешиваться в процесс под страхом штрафа в сумме пятьсот ливров».

Поставленный выше закона и вооруженный безграничными полномочиями, кардинальский агент возвратился в Луден в начале апреля и сразу приступил к оформлению сцены, на которой предполагал разыгрывать свою зловещую комедию. Прежде всего Лобардемон счел, что в городе нет подходящей тюрьмы для могущественного колдуна: замок, где содержали Грандье, казался Лобардемону недостаточно надежным и недостаточно неудобным. По счастью, у каноника Миньона имелся собственный дом с чердаком; этот-то чердак и предоставили в распоряжение Лобардемона. Чтобы сделать его непроницаемым для бесов, Лобардемон заложил окна кирпичами, на дверь навесил новый замок и тяжеленные засовы, а дымоход (сей тайный путь, коим обычно пользуются ведьмы) закрыл прочной железной решеткой. Под конвоем Урбена Грандье доставили обратно в Луден и заперли в темной, лишенной кислорода камере. Кровати колдуну не полагалось – он спал на соломе, как животное. Тюремщиками были месье Бонтемпс (тот самый, что в 1630 году лжесвидетельствовал против Грандье) и его сварливая жена. За длительное время процесса Грандье натерпелся от обоих.

Надежно заперев узника, Лобардемон все внимание переключил на главных, даром что единственных, свидетельниц – сестру Жанну и шестнадцать остальных одержимых урсулинок. Каноник Миньон и его приспешники уже активно пользовали монахинь (вопреки распоряжению архиепископа), дабы полностью снивелировать эффект полугодового покоя, навязанного святым сестрам. После ряда публичных процедур экзорцизма к сестрам вернулось прежнее буйство. Передышки Лобардемон им не давал. День за днем, по утрам и вечерам, несчастных женщин группами развозили по городским церквям и заставляли проделывать весь набор трюков. Изменений этот набор не претерпевал. Как и современные медиумы, усвоившие приемчики спириток сестер Фокс[60] и в течение ста лет не допускающие никакой «самодеятельности», одержимые монахини и их бесогоны не могли измыслить ничего нового. Раз за разом повторялись все те же конвульсии, исторгались все те же непристойные ругательства и богохульства, да еще посулы показать свою ведьмовскую силу (которые так и оставались посулами). Впрочем, профессионализм актрис был налицо, грязи хватало – вот шоу и пользовалось успехом. Весть об одержимости передавали из уст в уста, о ней сообщали посредством памфлетов и афиш, а также на проповедях. Изо всех французских провинций и даже из-за границы валом повалили любопытные. С закатом моды на чудотворную святыню (Мадонну-Покровительницу), Луден лишился прибылей от туристического бизнеса. Теперь, благодаря бесам, все убытки были возмещены, причем с лихвой. Постоялые дворы и пансионы набиты под завязку, а добрые отцы-кармелиты, имеющие монополию на экзорцизм (учтем, что зараза истерии распространилась далеко за монастырские стены) разбогатели, как в старые добрые времена, когда к Мадонне-Покровительнице текли целые реки паломников. Заодно поправилось и материальное положение урсулинок. Их финансировали прямо