– Чтобы видеть правду, – произнес он.

Женщина отпрянула от него и воззрилась на стену. Оглянувшисьвокруг, она в ужасе закрыла глаза руками:

– Господи, господи, что это со мной?

– Сейчас я намажу второй глаз, и вам станетлучше, – сказал Рис. – Только не открывайте глаза, пока я не закончу.

Он отвел ее руки от лица, глаза она плотно зажмурила. Рискоснулся другого века и повторил:

– Чтобы видеть правду.

Он откинул ее волосы от ушей и обвел бальзамом по изгибууха, потом второго, со словами: "Чтобы слышать правду".

– Музыка прекратилась, – сказала она, и из-подсжатых век показались слезы.

Рис дотронулся до ее губ:

– Чтобы правдиво говорить о том, что узнаете.

Он повернул ей руки ладонями кверху.

– Чтобы осязать правду.

Потом встал на колени и обвел верх ее обметанных снегомсапожек:

– Чтобы идти верно и различать дорогу.

Он поднялся и напоследок коснулся ее лба:

– Чтобы верно думать и узнавать правду.

Он не просто коснулся ее лба, он начертил защитный символ.На миг магия вспыхнула холодным светом, обрисовав круги и спирали на лбуженщины, и тут же растворилась в коже.

Полицейская моргнула и огляделась вокруг с таким видом,словно не совсем понимала, где находится.

– Да что же это такое?!

– Добро пожаловать в волшебную страну, докторПоласки, – сказал Рис и подал ее очки.

Холод дал мне бутылочку.

– Это Дойла, он ее оставил за ненадобностью.

Я взяла бутылочку и подумала, где сейчас Дойл и что онвыяснил.

– Мне стало бы полегче, если бы Дойл или кто-то из нихс нами связались.

– Мне тоже, – откликнулся Холод, приступая кобработке Уолтерса.

Я повернулась ко второй и последней женщине в группе. Онабыла немногим выше меня, почему я ее и выбрала. Когда я сняла с нее шапку, подней обнаружились прямые каштановые волосы, завязанные в хвост, немногорастрепавшийся под вязаной шапочкой. Глаза у нее были шоколадно-карие, лицотреугольное, нежное и довольно хорошенькое, но я в последнее время слишкомпригляделась к сидхе. На мой взгляд она казалась будто незавершенной, словноей, чтобы выглядеть настоящей, нужны были глаза или волосы другого цвета. Япопросила ее:

– Закройте глаза.

Она меня не услышала, но ее внимание привлекали не стены.Она смотрела на Холода, смотрела, как он притрагивается к лицу майора Уолтерса.В конце концов я все же мазнула по ее незакрытому верхнему веку, и онаотшатнулась прочь.

– Доктор Поласки, не могли бы вы убедить ее постоятьсмирно? – спросила я. Женщина была из группы криминалистов, не из копов.Поласки подошла к нам и сказала:

– Кармайкл, это вам поможет. Закройте глаза и дайтепринцессе вас намазать.

С видимой неохотой Кармайкл все же подчинилась приказу своейначальницы. Она вздрагивала под моими пальцами, как нервная лошадь, кожадергалась. Когда я закончила с руками, она стала поспокойней и вроде бы совсемуспокоилась, когда я обработала туристские ботинки под мокрыми отворотамиджинсов. Когда я потянулась ко лбу девушки, ее голос был совсем нормальным.

– Если можно, нарисуйте крест, – попросила она.

– Крест не годится, – сказала я, рисуя у нее налбу нечто гораздо более древнее.

Она распахнула карие глаза.

– То есть как не годится?

– Мы не зло, Кармайкл, мы просто другие. Вопреки общемумнению святые символы не составляют препятствия для нашей магии. Примерно также, как поднятый крест не защитит вас от молнии.

– Ох... – Она казалась смущенной. – Я нехотела вас обидеть.

– Вы не обидели. Церковь столетиями пыталась насочернить. Но если вам понадобится когда-нибудь защита от фейри, то чеммолиться, лучше выверните куртку наизнанку. Вреда от молитвы не будет, но вотпользы будет больше от куртки.

Я дорисовала последний завиток и сделала шаг назад.

– А чем поможет выворачивание куртки наизнанку?

– Волшебство чаще всего видит лишь то, что наповерхности. Измените поверхность – и магии будет трудно вас найти.

– Почему? – спросила она.

– Ну, если маг действительно вас знает и никогда непытался вас одурачить, выворачивание куртки не поможет.

– Никогда не пытался одурачить – это как?

– Никогда не пытался притвориться кем-то другим.

– Ох, – снова сказала она.

Я видела, как восторг пропадает с людских лиц по мере того,как полицейских одного за другим намазывали бальзамом. Один полисмен заявил:

– А раньше мне больше нравилось. Теперь вокруг одинунылый камень.

– А откуда берется свет? – спросила Поласки.

– Никто точно не знает, – ответила я.

– Я думала, что бальзам нужен для того, чтобы всевыглядело обычным, – вдруг сказала Кармайкл.

– Так и есть, – подтвердила я.

– А почему тогда он по-прежнему так чертовскикрасив? – Она указала на Холода.

Я усмехнулась, глядя, как на лицо стража наползает высокомерныйхолод. От этого он не стал ни на каплю менее красив. Богиня исключила такуювозможность.

– Может быть, не совсем верно говорить"обычным", – сказала я. – Бальзам помогает увидеть то, чтосуществует в реальности.

Кармайкл мотнула головой.

– Он не может быть таким в реальности. У него волосысеребряные – не седые, не белые, они металлические. Волосы не бываютсеребряными.

– У него это натуральный цвет волос, – улыбнуласья.

– А нам всем как – стоит обидеться? – поднял бровьРис.

– Может, тебе и стоит, – усмехнулся Иви, – номногих из нас ей просто не видно под этими плащами.

Он откинул капюшон плаща и размотал шарф, закрывавшийбольшую часть его лица. Лицо Иви было узковато на мой вкус, и плечинедостаточно широки, но его светло-зеленые волосы были украшены ветвями илистьями плюща, словно кто-то решил отобразить на волосах его имя[13].Когда волосы бывали распущены, они казались шелестящей на ветру листвой. Ипоразительной, глубокой была изумрудная зелень его глаз. Если с детства вас неокружали люди с многоцветными глазами, эта пронзительная зелень стоилаодного-другого взгляда. Во всяком случае, по мнению Кармайкл, потому что еевзгляд так и прилип к стражу.