– Андаис просто отрядила бы меня на его место. Приятно,когда королева делится властью.

– Она пока не королева, – напомнил Иви. Вярко-зеленых глазах еще светился смех, перекрывший его изумление.

– Что с ней такое? – спросил Уолтерс. Он пришел напомощь Поласки, взяв Кармайкл за вторую руку. Женщина им не сопротивлялась, нои не отводила взгляда от стражей.

– Эльфов шок, – ответил Рис.

– Эльфов шок? – удивился Уолтерс. – Но ведьдля этого нужно переспать с кем-то из вас?

– Как правило, – согласилась я. – Но в нашейистории полно примеров того, как люди замечали нас в просвете между деревьями вгустом лесу и всю дальнейшую жизнь оставались очарованными фейри. – Явздохнула, увидев, с каким выражением они все повернулись ко мне. –Клянусь, мне не приходило в голову, что кто-то из вас окажется такимвосприимчивым к магии нашей земли.

– Принцесса права, – подтвердил Аматеон. –Прошли века с тех пор, как я видел, чтобы одно вступление на землю волшебнойстраны так очаровывало людей. – Он говорил это людям, но смотрел только наменя и на Холода, стоявшего у меня за спиной. В лице его теснилась сотнявопросов, на которые сказанное вслух только намекало. Если такого не случалосьстолетиями, то что изменилось? Я уже знала, что к сидхе возвращается сила, ноне подумала, как это может отразиться на людях, которых я так легкомысленнопригласила внутрь холма. Что я наделала? И можно ли это исправить?

– Ей нужно уйти. Сейчас же, – сказала я.

Поласки уставилась на меня тяжелым взглядом.

– Что ваши люди сделали с Дженин?

– Ничего, абсолютно ничего, клянусь.

– На некоторых людей магия волшебной страны действуетсильнее, чем на других, – взялся объяснять Рис, – но, как правило, нена полицию, не на тех, кто видел изнанку жизни. Повидавшие жизнь перестаютверить в фей. – Он произнес это с улыбкой, но ему стоило труда непоказать, насколько он был обеспокоен. Я видела его тревогу – а может,проецировала на него собственные эмоции.

– Кармайкл – не из искушенных, – сказалаПоласки. – Она хороший работник, но кабинетный. – В ее лице отразилисьвина и боль. – Я не подумала, что ее нельзя сюда приводить.

– Мы тоже не подумали, – признала я. – Это неваша вина. Никому из нас просто не пришло в голову, что всего лишь шаг за нашудверь может так на человека подействовать.

– Это с ней насовсем? – спросил Уолтерс.

Я посмотрела на мужчин.

– Я о таком раньше только в легендах слышала. Так что,честно, я не знаю. Господа, кто-нибудь может точно ответить на вопрос майораУолтерса?

– Совершенно точно? – переспросил Иви.

Я кивнула.

Он ответил с иронической ухмылкой, но я знала, что иронияобращена скорее на него самого:

– Тогда я не знаю.

– А что в этом смешного, черт возьми?

– Ничего, – сказал Иви. – Совсем ничего.Правда, мне понравилось восхищение леди, потому что я уже и не думалкогда-нибудь снова увидеть в женских глазах столь мгновенно вспыхнувшуюстрасть.

Ирония растаяла, обнажив часть страдания, скрывавшегося забольшинством шуток Иви, – страдание и печаль, будто некая глубокая ранаперекроила всю его прежнюю сущность, и остались только язвительная ирония и этапечаль.

– Вы ненормальный, – заявила Поласки.

Лицо стража выразило одну из эмоций, еще оставшихся унего, – высокомерие.

– А как вы бы себя чувствовали, доктор, если быкогда-то были так прекрасны, что у мужчин при виде вас захватывало дух, апотом, в один ужасный день, они перестали бы замечать вас вовсе? Цветок можетбыть прекрасен сам по себе, но человек никогда не бывает по-настоящему красив,пока не увидит отражение своей красоты в глазах другого человека.

Уолтерс подозвал одного из полицейских в форме:

– Отвези ее обратно в лабораторию, подальше отпрекрасного народа.

– Миллер, поезжайте с ними, – распорядиласьПоласки. – Отвезите Дженин домой, но не оставляйте одну. Останьтесь с нейна всю ночь. С рассветом она может прийти в себя.

Я удивленно воззрилась на Поласки.

– Я читала кое-что об опасностях, грозящих при общениис вашим народом. Там не было никаких предостережений насчет неискушенных, а тоя бы оставила ее в лаборатории.

– Невинные души всегда были к нам болеечувствительны, – сказал Готорн.

– Она никогда не любила, – сказала я неожиданнодля себя самой. – Но хочет любви.

Поласки странно на меня посмотрела.

– Откуда вы знаете?

Я пожала плечами, старательно придерживая плащ над чашей.

Иви наклонился к лицу Дженин:

– Будь осторожней с желаниями, маленькая: иногдаполучишь подарок и не знаешь, что с ним делать, когда снимешь ленточку. –И снова его слова были окрашены печалью.

Дженин Кармайкл расплакалась.

– Оставьте ее в покое! – прикрикнула Поласки.

– Я оставляю ее с печалью, доктор. Не с вожделением, нес весельем, не с красотой. Я сделал все, что в моих силах, чтобы, проснувшись,она помнила лишь печаль, как от дурного сна. Я хочу, чтобы она не запомниланичего, что заставило бы ее снова искать нас.

– Вам нравится дергать людей за ниточки? –спросила Поласки.

Иви снова саркастически усмехнулся.

– Вы не первая это говорите, хотя, помнится, впоследний раз женщина высказалась немного по-другому... Она сказала, что я самдерганый.

Поласки смотрела на него, словно не могла понять, шутит онили только сказал еще одну горькую правду.

Мы ждали, когда полицейские к нам вернутся, проводив наружусвою очарованную коллегу. Это не должно было занять много времени, но коридорсловно удлинился, и откуда-то появился поворот, скрывший дверь из виду. Вход вситхен никогда на моей памяти не менялся...

– Похоже, ситхен решил обеспечить нам уединение, –заметил Холод.

Чаша под моим плащом заметно потеплела. Я выдохнула и молчакивнула. Мне не нравилось это внезапное появление чаши. Она усиливала магию, исо мной и стражами в ее присутствии происходили всякие странные и волшебныесобытия. Чаша словно не желала дать мне спокойно заняться расследованиемубийств... Вдруг она так резко дернулась, что у меня сбилось дыхание.

Готорн потянулся поддержать меня, но Холод перехватил егоруку и коротко качнул головой. Не стоило делать этого открыто, когда вот-вотдолжны были показаться люди. Есть вещи, которые нам не хотелось бы объяснятьполиции. И есть вещи, которые мы никому не могли бы объяснить.