– Что ж. – Леша встал и протянул руку, куда Глеб вложил железную ложку.

Сев на корточки втроем, парни принялись закапывать контейнер. Выглядели они совершенно нелепо, даже по-детски, будто в песочнице играют. Продолжал звучать главный хит Avicii, а где-то там, за пирамидой, начались песнопения.

Марго прониклась какой-то любовью к этой картине. Она отошла подальше, продолжая наблюдать за ними, и затянулась сигаретой, отыгрывая пафосную вдову. С еще большим удовольствием она поглядывала на Кристину, которая стояла в шоке и держала ладошку у рта, видимо, еще сдерживая рвотный позыв.

«Не впишешься», – прозвучало у Марго как приговор. В этом моменте, в сардоническом, жестоком и невероятно тупом, крылась самая суть их компании. Прекрасный феечный вайб Кристины и ее вылизанных фото просто не мог выжить рядом с ними.

Может, Марго и была неким голосом разума в их компании, но она со всей ответственностью понимала: они все – больные. По-особому больные. Андеграунд. Часто их компания вселяла в некоторых людей ужас, но в большинстве своем – ужас с примесью уважения. Почему? Потому что они цеплялись за детство и весь свой образ жизни превратили в борьбу со взрослостью.

Марго балансировала между этими мирами. Между миром «нам надо оформить ИП» и «давай купим тысячу гелиевых шариков». Она стала кем-то вроде стража, который не пускал в «Мясо» все унылое и сложное, но ежедневно сталкивался с этим.

Иногда на нее накатывали приступы «взрослости». Она уставала, она хотела стабильности, чего-то простого и понятного, серьезного и четкого. С каждым годом в ее семье множились племянники, игрались новые свадьбы, а Марго мечтала вернуться за детский столик. Еще чаще она мечтала, чтобы кто-то принял за нее решение. Это было для нее как эротическая фантазия. Она просто жаждала, чтобы кто-то взял за нее ответственность. Приехал, забрал ее посреди вечеринки и молча заказал роллы.

Порой тусовки и шутовство ей надоедали. Она до сих пор помнила, как стояла посреди танцпола, глядя на пляшущих людей, и внутри нее крутилось до жути обидным, расстроенным и озлобленным голосом: «Как же все это тупо».

Но это приступы. Просто приступы. Надо продолжать верить, что она в самом правильном месте с самыми неправильными и нестабильными людьми.

– Я, наверное, поеду куда-нибудь, – сказала Кристина очень тихо. – Хочу побыть одна.

Марго едва сдержала счастливую улыбку.

– Да. Конечно, надо передохнуть.

А ей вспомнить, каково это было раньше. До Бали, до Кристины и до этой проклятой вечеринки.

Глава 7. Деконструкция сакрального

Куда уехала Кристина, было неважно. Остальные двигались дальше.

Леша повез их в какую-то бургерную, где Сева минут двадцать ныл о том, как его заколебала местная кухня.

– Я тут ни разу сытым не оставался, правда. Эти тофу, веган и безглютенка вообще не для меня. Смузи-боул – это просто пюре из фруктов с водой в кокосе. Я их видеть уже не могу.

– В Чангу полно мексиканских ресторанов.

– Уверен, – Глеб жадно жевал бургер, – тут стопроцентно найдется какой-нибудь русский ресторан.

– Есть же эта, как ее, «Бали Дача».

– Только не «Бали Дача», туда все ездят, чтобы сфоткаться в ванне с лепестками, – пояснила Марго. – Сколько ж людей побывало в этой ванне? Там чем только не заразишься.

Глеб бросил взгляд на повара. Черная стильная маска. С каждым днем масок на персонале становилось все больше. В супермаркетах на кассе важно толпились антисептики.

– Видели, что сделали Пупа и Лупа? – вспомнил Леша старых московских знакомых. – Новая туса. Кура-гниль. Пока мы тут пьем кокосы, в Москву врываются постироничные кринжовые тусовки.

– Кстати! – Глеб вытер рот салфеткой. Марго так долго ждала это «кстати». – Я придумал, что мы сделаем для Гуру.

Глеб вернулся в форму. Тот же взгляд, та же уверенная интонация, мальчишеский азарт и желание выпендриться.

– Мы сделаем сакральную деконструкцию.

Леша почему-то расхохотался, Марго заулыбалась как довольная мать. Сева взвыл:

– Только не Батай.

Глеб дьявольски улыбался.

Марго так долго ждала от него какой-то идеи, ждала, когда он включится в работу, так долго фантазировала об этом. Она боялась, что он так и не придет в себя и концепцию придется разрабатывать ей самой. Пару раз за их историю такое происходило. В основном это касалось больших коммерческих предложений, к которым Глеб всегда оставался равнодушен. Тогда Марго приходилось самой закатывать рукава, проводить исследования, искать возможные формы, идеи, которые, в принципе, с неохотой, без восторга одобряли. А потом за неделю до мероприятия врывался Глеб с горящими глазами и легко, просто, праздно выдавал оригинальную и живую концепцию, ради которой заказчики готовы были забить на уже проделанную работу и выложить сумму посолиднее.

Иногда она откровенно завидовала его складу ума. Глеб умело скрывал его, так как знал, что это его главное преимущество.

Марго примерно понимала, что он сейчас предложит, потому что подобное он предлагал не раз. И она удивилась, как сама не догадалась. Глеб был одержим этой идеей уже давно, но никогда не доводил ее до конца. В основном его хватало лишь на пьяные рассуждения и абстрактные метафоры, которые никак не обретали четкую и понятную форму. Возможно, он не тратил на это время, потому что знал: в Москве это не поймут, но на Бали – вполне.

– Ты не знаешь, Леш, но меня отчислили за курсовую о Жорже Батае[55].

– Ага, а не за несколько заваленных экзаменов, – прокомментировал Сева.

– Жорж Батай – это…

– Философ-извращенец, – отмахнулся Глеб. – По его трактатам даже порно снимают.

– Может, я видел.

– Ну про глаз и…

– Глеб, мы едим. Говори конкретнее. Деконструкция сакрального, – напомнила Марго.

Она видела, как идея овладевает им, как он наслаждается прикованным к нему вниманием, как что-то в нем зарождается.

– Что есть тусовки? Что на самом деле мы продаем?

Сева готов был взвыть от того, насколько часто он это слышал. Глеб уже запустил свой спектакль, который он отыгрывал тысячи раз.

– Мы продаем опыт, – важно начал он. – Внутренний опыт, некую трансформацию сознания, мы продаем события, которые вызывают чувство. Гуру хочет, чтобы каждый на вечеринке умер и воскрес? Окей. Сделаем именно это.

В Глебе таились зловещие амбиции, которые он прятал под маской простого кутежника. Глеб на самом деле был в разы опаснее, чем казалось. Сама концепция «Мяса» в его мозгах была не просто о том, чтобы дать людям развлечься. Своими тусовками Глеб хотел их изменить.

Или, как говорил он сам, «довести до грани возможного».

Он мечтал (и этими мечтами делился крайне редко) спроектировать некий трансцендентный опыт, после которого человек не смог бы