Папашка никогда не выходил на задний двор. Там было грязно ипыльно, вот почему зрители на петушиных боях, даже самые хорошо одетые, имелинеопрятный вид. Папашке просто нравилось наблюдать за первой частью боя, впомещении, и он часто вставал, выкрикивая свои ставки, а я бегал по арене сденьгами, как уже описывал. Петушиные бои посещают и женщины, и дети. Многиеребятишки собирают и разносят денежные ставки. Но эта часть американской жизни,весьма возможно, уже отходит в прошлое.

Мне нравилось там бывать, и Гоблину тоже. Петухи в длинномцветном оперении казались нам великолепными, а когда птицы подпрыгивали,вызывая на бой противника, то поднимались в воздух на три фута и даже выше,потом падали вниз и вновь взмывали в воздух. Зрелище – глаз не отвести.

Папашка знал там всех. Как я уже говорил, он был настоящимдеревенским жителем. Только теперь, рассказывая семейную историю, я понимаю,что он намеренно связал судьбу с сельским обществом.

А выбор у него был.

Томас Блэквуд получил диплом юриста в университете Лойолы вНовом Орлеане – там же, где и его отец, Гравье. Он мог бы стать совершеннодругим человеком. Он предпочел стать тем, кем стал.

Он выращивал бойцовых петухов еще до моего рождения, иблагодаря его рассказам я досконально знал все особенности этого дела.Например, что два года птиц кормят отборным зерном, чтобы у них отросли длинныеперья, – и все ради пяти минут славы на арене. Что касается домашнегоптицеводства, Папашке категорически не нравились современные методы. Онговорил, что выращенная птица зачастую не знает, что такое свежий воздух илитрава. Зато у бойцового петуха настоящая жизнь.

Таков был Папашка. Он мог вернуться домой после петушиныхбоев, принять душ, надеть черный костюм и пойти проверять, как накрыт к обедустол, правильно ли расставлен фарфор, и если видел, что серебряные приборыразложены неровно, немедленно призывал Маленькую Иду или Лолли. В своемгрузовичке он слушал пленки с записями игры на губной гармошке, а в гостиныеприглашал классические квартеты и трио.

Он словно находился между двух разных миров и подарил мне итот и другой. А вот почему он возненавидел Пэтси, которая полностью приняла еговыбор, я до сих пор не понимаю. Хотя... Быть может, первопричиной конфликтапослужил тот факт, что моя мамаша залетела в шестнадцать и отказалась назватьимя отца ребенка – если, конечно, она сама его знала.

Давай теперь переместимся в десятый год моей жизни, когдапоявилась лучшая из всех домашних учителей, несравненная, прелестная женщина поимени Линелль Спрингер, которая изумительно играла на рояле, говорила нанескольких иностранных языках и до такой степени "обожала" Гоблина,что часто разговаривала с ним напрямую, минуя меня. Так что я иногда дажеревновал.

Разумеется, я понимал, что это игра, но Гоблин-то об этом недогадывался, а поэтому резвился и откалывал коленца для Линелль, о чем я тут жешепотом ей рассказывал. Все, чему учила меня Линелль, я передавал Гоблину – вовсяком случае, пытался. А он так полюбил эту учительницу, что каждый вечер,стоило ей только появиться в доме, принимался высоко подпрыгивать от радости.

Линелль была высокой и стройной, с полной грудью, тонкойталией и длинными кудрявыми каштановыми волосами, небрежно заколотыми сзади.Она пользовалась духами "Шалимар" и носила "романтические",как сама их называла, платья: с завышенной талией и свободными юбками,напоминавшие наряды времен короля Артура. А еще она обожала небесно-голубойцвет. Ее привело в восторг, что Вирджиния Ли, позируя для портрета, висевшего встоловой, выбрала великолепное платье небесно-голубого цвета.

Линелль ходила на высоченных каблуках, которые тетушка Куиннепременно одобрила бы от всего сердца.

Блэквуд-Мэнор очаровал учительницу. Она кружила в вальсе впросторных залах, с горячим интересом исследовала каждую комнату, а сталкиваясьиногда с постояльцами, проявляла по отношению к ним любезность иобходительность.

С первых же дней она объявила, что я обладаю "редкиминтеллектом". Я раскрыл ей объятия – как ты сам убедился, объятиям ипоцелуям отводится в моем мире весьма много места, – и Линелль, ни секундыне колеблясь, в них упала.

Эта женщина буквально меня околдовала. Я боялся потерять ее,в то время как всех остальных учителей выставил из дома намеренно. Линелльполностью изменила, перевернула мой мир.

Она тараторила очень быстро, и Папашка с Милочкой втихаряворчали, что никак не могут ее понять. А еще я помню, как они возмущались, чтотетушка Куин назначила Линелль в три раза большее жалованье, чем когда-тодругим учителям, – и все оттого, что познакомилась с ней в английскомзамке.

Ну и что? Линелль была уникальна. Линелль использовалаталанты Гоблина, уговорив его учить меня новым словам и адресуя свои длинныепрелестные речи скороговоркой нам обоим – двум ее "эльфам".

То, что у Линелль было шестеро малолетних детей, чтокогда-то раньше она работала учительницей французского, а потом вернулась вколледж, чтобы получить еще и начальную медицинскую подготовку, что она быласвоего рода научным гением и одновременно концертирующей пианисткой, казалосьПапашке и Милочке очень подозрительным. Но я понимал, что Линелль действительноуникальная личность. Меня не провести.

Линелль приходила пять раз в неделю и занималась со мной почетыре часа. Не прошло и месяца, как своей энергией, обаянием, оптимизмом иэнтузиазмом она покорила на ферме Блэквуд абсолютно всех и полностью изменилатечение моей жизни.

Именно Линелль преподала мне основы – фонетическое чтениедлинных слов, схемы предложений, – чтобы я мог освоить азы грамматики, иобучила началам арифметики, дальше которых я, признаться, не продвинулся.

Она научила меня французскому в объеме, достаточном дляпонимания большей части субтитров к фильмам, которые мы смотрели вместе, и даламне глубокие знания по истории и географии. Очень часто она посвящала своичудесные лекции историческим личностям, а иногда с легкостью расправлялась сцелыми веками, ограничиваясь лишь упоминаниями о войнах и достижениях вискусстве.

"Все связано с войной и искусством, Квинн, –однажды сказала она, когда мы сидели на полу, скрестив ноги. – А еще скажутебе, хотя это может шокировать, что почти все великие люди были безумны".

Линелль объясняла, что Александра Великого отличал эгоизм,Наполеон страдал от "навязчивой мании", тогда как Генрих VIII былпоэтом, писателем и деспотичным извергом.

Обращаясь к Гоблину, она никогда не забывала называть его поимени.