Она слушает его внимательно, он выглядит таким спокойным, а она нервной. Очень странно, если учесть, что вакцину все же получила она. Она выглядит нервозной и огорченной, а он выглядит так, словно исцелился. Правда, непонятно, от чего. Ей не хочется есть и пить, а он нормально уплетает за обе щеки сэндвичи и фрукты. Она не хочет пить даже просто воду, а он радостно сообщает, что ее излюбленный противный кофе, кстати, не такой уж и противный. На самом деле единственное, что она хочет узнать, это почему он так поступил. Он это чувствует, и она не давит на него, потому что он, словно наслаждаясь, ее дразнит.

– Мне казалось, что вот сейчас я поеду в клинику, я излечусь, я верну свою женщину, снова начну наживать состояние. Я ведь так умен, я так молод и сообразителен, я придумаю еще что-то, что будет показывать классовое различие между людьми, и снова стану богатым, влиятельным. Мне хватит и трех лет на это. Ну максимум пять, потом мы с женой заведем ребенка. Не потому, что я хочу ребенка, признаться, никогда не хотел. А потому что так нужно, и кому-то нужно будет передать бизнес, когда я захочу просто отдыхать где-то на островах. С молодой любовницей, кстати, потому что мне это виделось именно так. А жена. По классике уйдет к садовнику – что в этом такого? Я просто понял, что вся моя жизнь вертелась вокруг того, чтобы взамен состояния получить жизнь и снова пытаться его заработать. Когда мы с тобой встретились сначала на улице, а потом в аэропорту, я горел желанием получить вакцину. Меня это наполняло и делало не счастливым, нет, просто мне казалось, что так и должно было быть. Потом все эти наши с тобой приключения, разговоры. Я стал думать, что не так уж плохо было заболеть этим вирусом, потому что я встретил такую дурную девчонку.

Она улыбается, совсем не обидевшись. Он ведь даже не знает, насколько она на самом деле дурная. Гораздо дурнее, чем он думает. Она опускает глаза, и он думает, что она смущена его словами.

– И все чаще я стал ловить себя на мысли, что это может быть неплохим завершением моей жизни. В которой, по большому счету, я не сделал ничего хорошего. Сначала эти мысли казались мне глупыми и сентиментальными, мол, я как школьник запал на какую-то девчонку и вот уже поплыл. Потом меня эти мысли стали пугать. Я как будто бы действительно прощался с жизнью, хотя ведь шел на пути к тому, чтобы эту жизнь сохранить. А в моей голове все было расставлено таким образом, как будто бы я с ней прощался. И почему-то не испытывал никакой горести от осознания. И если сначала эти мысли меня пугали, то потом я к ним привык, и они даже стали меня успокаивать. Ведь это же очень удобно знать свою дату смерти. Я никогда не был особенным фанатом сюрпризов. Тем более, как выяснилось, если дело касалось смерти.

Она не выдерживает. Устало опускается на подушки. Смотрит на него внимательно, как хищная кошка.

– Я не хочу тебя торопить. Но мне нужно понять. В противном случае ты кажешься мне полным идиотом. И я даже начинаю бояться тебя и твоих решений.

– Потерпи. Я, что, не имею права немного пофилософствовать?

Она прикрывает глаза, удобнее укладывая голову на подушки. Непривычно, что голова не раскалывается и нет этого чувства, когда постоянно мутит. У нее как-то сразу и цвет лица стал другим. А вот у Константина – землистый цвет. И ей от этого невыносимо больно. Она ведь не ужасный человек, а ощущает себя таковой.

– И я терял эту жизнь. Я с этим смирился и иногда, общаясь с тобой где-то в кафе, я вовсе забывал о том, куда направляюсь. Забывал о том, что скоро меня перестанет постоянно тошнить. Ну симптомы ты знаешь, не буду тебе рассказывать, как это бывало тяжело временами. Оказалось, что тебе было тяжелее, а я и не понял сразу.

– Ты и не должен был. Давай не будем обо мне.

Он ведет себя слишком благородно, чтобы она снова не разозлилась на себя. Поэтому она быстро отмахивается, чтобы не продолжать именно эту линию. Сейчас он скажет еще что-то такое, что вроде бы виноват он, и ей станет так паршиво, что она сойдет с ума.

– В какой-то момент я просто решил, что откажусь от этой вакцины. Ведь я на самом деле циник. Может, это и не было заметно, но я циник. И я понял, что за жизнь свою я цеплялся только из-за того, что у меня в ней было. Поразмыслив хорошо, я осознал, что жизнь для меня это вовсе не опавший по осени лист. А это возможность выбирать, жить так, как я хочу. Возможность ездить на хорошей машине и пить дорогое вино. И цеплялся я за это. А не за просто возможность дышать. Я очень счастлив, что осознал это вовремя.

Я понял, что если я отдам все, что у меня есть, и у меня останется только жизнь, то мне этого будет мало. И мне это не нужно. Я не собирался заново строить жизнь, потому что понимал, что у меня не получится. Я бы не построил еще одну такую жизнь, а другая мне была не нужна.

– Это глупо.

– Нет, это жизнь. У меня было все, и я не хотел оставаться ни с чем. Без моих достижений мне не за что было цепляться. Я знаю, что это звучит слабовольно, и ты скажешь, что если бы я был сильным, то я бы цеплялся за жизнь и смог бы выстроить ее заново. Но я не хотел.

В ее глазах застыл немой вопрос, и он с улыбкой продолжил:

– Я решил отказаться от вакцины и дожить так, как мне хотелось. Своей обычной жизнью. Единственное, что меня смущало… мне хотелось проводить время с тобой. И я не знал, как тебе сообщить. Я не знал, на каком этапе остановить наше путешествие. Я хотел сделать это в том мотеле. А потом твой обморок и твоя всплывшая болезнь. Я растерялся и не сразу осознал, что мне делать. Я трусливо не сразу понял, что могу отдать тебе свое место, а когда понял, то, если честно, не думал, что смогу. Ведь это значило отказаться от всего, но даже не ради себя. А я не могу сказать, что был благородным альтруистом.

– Понимаю. Я бы не отдала свое место.

– Но в тебе было столько жизни. Ты так любишь эту жизнь, я решил, что ты заслуживаешь этой вакцины больше, чем кто-либо другой. И потом… ты понимаешь, что мне осталось совсем немного. Я это ощущаю. И я уйду будучи счастливым, что ты будешь жить.

– Не говори так.

– Почему, Валерия? Это же правда. Пора смотреть правде в глаза. Меня она не пугает, пусть и тебя не пугает. Нам завтра возвращаться домой. Наверное, нужно спать?

– Но теперь у тебя нет совсем ничего. Ни жизни. Ни того, за что ты боролся.

– У меня есть ты.

Он подмигивает ей как озорной мальчишка. Она позволяет ему обнять себя и вдыхает носом его мужественный аромат. Не верится, что все это происходит с ней. Странно, что она сейчас совсем не переживает за Алекса, все равно она невольно винит его. Конечно, не во всем, но не может избавиться от мысли, что это он заварил эту кашу. Пусть и во благо.

Они почти не разговаривают во время дороги. Сначала едут в аэропорт, и она делает вид, что спит. В аэропорту он выбирает себе очки, и она подсказывает, что ему идет, а что не очень. Она не может расслабиться до конца, но все же старается себя настроить на лучшее. Ей не верится, что они возвращаются, она не понимает, каким образом они пропустили паром. Значит, их доставали в тот мотель уже через океан – неужели они так долго спали. Она пытается узнать у Алекса, сколько она была в отключке, но ее брат толком не может ничего сказать. «Пара дней» – это максимум, что можно из него вытащить. Впрочем, на самом деле это и не так важно, когда билет на самолет уже есть. С чего все начиналось, так все и закончится. В самолете. Она ломает голову, а стоит ли сказать ему правду. Стоит ли рассказать о том плане, который был у нее в голове, и как этот план рассыпался. Порой даже смотрит на него нерешительно и как будто бы застывает. Еще немного и все расскажет. Потом ее снова что-то останавливает. Она не может сказать, что именно. Наверное, не хочет увидеть разочарование во взгляде. Она и так сама в себе разочарована. Может быть, опасается, что он передумает, глупость такая, ведь это невозможно.