О, кабы знать, в самом ли деле предводитель убийц уличил волжи душителей, преследовавших Бушуева и Реджинальда, или просто в порывепреданности принес еще три жертвы на алтарь своей ненасытной покровительницы?

Василий с тоской вгляделся в насторожившуюся чернотуджунглей. Нет, там, на поле Бородинском, он был не столь одинок. Он знал, чтоза ним придут, его найдут, подберут. Теперь же ночь и тьма клубились пред ним,мрачно заглядывали в глаза, безнадежно вздыхали… безнадежно, безнадежно!

Он стоял, не решаясь сделать шага в эту ночь, в эту даль, вэту пустоту, полную зловещих, призрачных теней, и в первое мгновение рука,которая легла на его плечо, показалась ему рукою призрака.

Милях в десяти от Ванарессы начинаются горы. Они не тянутсятесно прижатыми друг к другу, одинаковыми хребтами, подобно Гималаям, — онипричудливо возвышаются среди джунглей. Титан-ваятель, создававший их, словно бырасшалился — и разбросал свои незавершенные творения в самом живописномбеспорядке.

Вот невиданная птица с головой дракона, распустив крылья иразинув жуткую пасть, восседает на голове громадного чудовища. Возле неговыбирается из земли великан в зубчатом, будто обломок крепостной стены, шлеме.За все века, минувшие с того времени, как эти горы украсили поверхность земли,исполинский воин смог выбраться только по грудь. Сколько еще столетийпонадобится ему, чтобы утвердиться обеими ногами и вздохнуть свободно?.. Кругомнего толпятся сказочные, пожирающие друг друга животные, безрукие фигуры,свалены в кучи шары, высятся одинокие стены с бойницами, переломанные мосты,наполовину рухнувшие башни. Все это перепутано, разбросано; все с каждым новымуглом зрения, с изменением освещения изменяет форму, как призрачные видения вовремя лихорадочного сна…

Весь секрет в том, что снизу, с земли, никаких чудес невидно: глыбы да глыбы. Все эти забавы природы различимы только с высоты, нотот, кто может любоваться ими, никогда не откроет тайн божественного игралища.Птицы небесные не умеют говорить. А человек, ставший вровень с птицами в горахВанарессы и заглянувший в лики каменных чудовищ, уже никому не поведает о том,что видел. Ведь он глядит на них с Башни Молчания, а это значит, что он обреченна смерть.

…Она очнулась на закате и долго лежала, глядя, как легкие,призрачные облака тянутся по небу с запада тонкими плоскими полосами, налитымизолотистым сиянием. Они казались самосветными, и Варенька слабо улыбнулась ихкрасоте: увидеть облака на вечно выжженных солнечным жаром небесах Индостана —это редкость, а увидеть закатные облака — хорошая примета, сулящая исполнениежеланий.

Потом она подняла голову, огляделась — и поняла, что приметылгут, ибо эти прекрасные облака сулили ей только одно: медленную и мучительнуюсмерть.

Она вроде бы и не испугалась своего открытия.

А может быть, оно было слишком чудовищным, чтобы уместитьсяв рамках обычного человеческого страха?

Варенька встала, с трудом владея затекшим от долгойнеподвижности телом, и кое-как, еле удерживаясь на ногах, пробралась к низкомупарапету.

Ветерок обвевал ее тело, и она увидела, что совершеннообнажена, только в косе осталась голубая лента.

Но стыдиться здесь было некого!

С одной стороны мира на нее незряче смотрели каменноглазыечудища. С другой — бесконечно заходили за горизонт изумрудные волны джунглей,да золотилась лента Ганги, да клубилась серая, пронизанная лучами заходящегосолнца пыль, из которой вздымались башни, купола, минареты Ванарессы.

Варя перегнулась через парапет и увидела внизу, навытоптанной земле, бугенвиллею с алыми, будто окровавленными цветами. Рядомстояла пальма: ее листья, высвеченные угасающим солнцем, казались чернымиперьями гигантской птицы.

И тут же воздух затрещал от взмахов крыл, заклекотал наразные голоса.

Варя, только чудом не свалившись вниз, выпрямилась,загородилась руками, с ужасом глядя на стаю коршунов, которые словно бывозникли из золотистой мглы, опускавшейся на землю. Свистя крылами, птицы низкопронеслись над Варей, и ей почудилось, будто маленькие блестящие глазкизаглядывают ей в лицо разочарованно, а может быть, смотрят с терпеливыможиданием.

Было нечто человеческое в этих взглядах, настолько разумное,что на какой-то горячечный миг ей померещилось, что это киннары — небесныепевцы, птицы с головами людей, налетели на нее, чтобы утешить своей песней вминуту последнего отчаяния, но она вспомнила, что коршуны не поютумиротворяющих песен, а лишь нетерпеливо клекочут, торопя Смерть.

Острое как стрела, серо-коричневое с белой полосою перо,мягко кружась, опустилось к ее ногам, и, хотя это тоже была хорошая примета,Варя не подняла перо.

Таких «хороших примет» валялось кругом несчитано, и все онисулили то же, одно и то же: смерть.

Да, Варенька знала, что обречена… и все-таки еще качаланедоверчиво головой, не в силах смириться с тем, что час ее настал.

А почему, собственно, она была так уверена, что с нею неможет случиться ничего ужасного? Особенно после того, что привелось испытать…Не зря говорят:

«Не думай легкомысленно о зле: „Оно не придет ко мне!“ —ведь и большая чаша переполняется падением маленьких капель». Неужто чаша ее жизниуже переполнилась?

…Ощущение бесповоротности происходящего, щемящейбезысходности овладело ею в ту минуту, когда полог шатра внезапно приподнялся ипоявилась женская фигура. Варя, старавшаяся держаться поближе к задней стенкешатра в ожидании криков павлина, воззрилась на нее с изумлением; ведь среди ихсопровождения не было женщин. Может быть, к месту ночевки подошел другойкараван и путники попросили приюта у их костров? А узнав, что здесь естьженщина, незнакомка хочет переночевать в ее шатре. Она помешает бегству,озабоченно подумала Варенька, но тут же надежда вспыхнула в сердце: возможно,душители отступятся, побоятся напасть, если появились новые люди?

Во всяком случае, ей ничего не оставалось, как со всейвозможной приветливостью взглянуть на незнакомку, однако та, похоже, меньшевсего хотела, чтобы кто-то увидел ее лицо. Резко закрывшись темно-синим грубымпокрывалом, она шагнула к Варе и стремительным, змеиным движением приблизила кее лицу раскрытую ладонь.