– Господин Горн, – Бруно Шиллинг мгновенноперестал раболепствовать. – Авторитеты пусть себе будут авторитетами,пусть Птолемей насчитывает столько планет, сколько захочет. А я вам говорю, чтоя бродяг по дорогам ловил, нищих и всякий другой сброд, привозил их вСенсенберг, Грелленорту и Скирфиру для экспериментов. Я видел, как им яддавали. Видел, как их потом железом калечили, я собственными глазами видел, какпод влиянием железа отрава начинала действовать…

– А как, – прервал Рейневан, – действовала?Какие были проявления?

– Дело в том, что разные. В этом преимущество этогояда, что не так легко его обнаружить по симптомам, они обманны. Некоторыеотравленные, прежде чем отдать концы, дергались, некоторые тряслись, некоторыекричали, что у них горит в голове и в животе, а умирали скорченные так, что отодного их вида мороз по спине шел. А некоторые просто себе засыпали и кончалисьво сне. С улыбкой на лице.

Горн быстро посмотрел на Рейневана, выразительно удерживаяего реагирования.

– Кому из наших, – обратил он глаза наШиллинга, – давали эту отраву. Когда? Каким образом?

– Этого я не знаю. В Сенсенберге отраву только производили,все остальное делал кто-то другой.

– Но людей для экспериментов доставляли вы. ЧерныеВсадники. Когда вам приказали это делать? Как долго это продолжалось?

– Начали… – Бруно Шиллинг откашлялся, вытерлоб. – Похищать мы начали зимой 1425 года, после Громничной. И похищали доПасхи. Потом уже не было приказа.

Урбан Горн молчал долго, барабаня пальцами по столу.

Рейневан смотрел на ренегата, не скрывая того, что думает.Ренегат избегал этого взгляда.

Теплый ветер обдувал им лица, когда они стояли на стенах,смотря в ту сторону, откуда он дул, а дул он с юга, с Одерских Вершин.

– Сегодня утром, – мрачно сказал Горн, япорезался, когда брился.

– Это не страшно, – успокоил его Рейневан, небудучи сам вполне спокойным. – Перферро требует более глубокого поврежденияткани, заражения кровообращения… Лимфа, понимаешь, и вообще…

– Мы все… – Горн не стал ждать, что тамвообще. – Все можем носить это в себе. Я, ты…

– Целью покушений были гейтманы, люди важные. Неоцениваю себя так высоко.

– Ты на удивление скромный. Жаль, что в твоем голосе яслышу мало уверенности. Тот Смил Пульпан из находских Сироток к бонзам тоже непринадлежал; без ложной скромности считаю нас двоих намного более важными. Ноотраву легче всего подать во время застолья, а Пульпан наверняка пиршествовал сважными гейтманами. Я тоже пиршествовал. Ты тоже пиршествовал… Ха, ты же былранен в прошлом году. И жив. А Шиллинг говорил, что после 1425 уже не травили.

– Вовсе этого он не утверждал. Сказал только, что в1425 перестали похищать людей для экспериментов. А у меня есть доказательства,что отраву давали и, вполне возможно, продолжают давать и дальше.

– Имеешь ввиду Неплаха? Прикончила его эта отрава, этоочевидно. Но отравлен он мог быть намного раньше. Он никогда не принималучастия в битвах, могло пройти много времени, пока поранился чем-то железным…

– Я имею ввиду Смила Пульпана. Я присутствовал при том,как его ранили во Франкенштейне, год тому, железный наконечник оторвал ему ухо.А умер он неделю тому, когда я стальным лезвием вскрыл ему карбункул.

– Ха, верно, верно. И полностью подтверждает то, что тыподслушал в грангии цистерцианцев. Епископ и Грелленорт запланировалипокушения, Смижицкий предоставил им объекты. Это было в сентябре 1425. Месяцемпозже, в октябре, из арбалета подстрелили Яна Гвезду, главного гейтмана Табора.Рана не выглядела опасной, но Гвезда не выжил.

– Потому что болт имел наконечник из железа, а Гвезда вкрови уже имел Перферро, – подтвердил Рейневан. – А вскоре послеэтого, в ноябре, преемник Гвезды, Богуслав из Швамберка, умер посленесерьезного с виду ранения. Да, Горн, я еще раньше подозревал, что Гвезду иШвамберка прикончили с помощью черной магии, а после того, что открыл мнеСмижицкий, был уже просто уверен. Но чтобы так коварно…

– Профессионально, – поправил Урбан Горн. –Замысел гениален, профессиональное выполнение, знание… А коль скоро мызаговорили о знании… Рейневан?

– Что?

– Что, что. Вроде не знаешь. Противоядие от этого есть?

– Насколько я знаю, нет. Если уж Перферро есть вкровообращении, устранить его оттуда невозможно.

– Ты сказал, что насколько знаешь. А, может, естьчто-то, чего ты не знаешь?

Рейневан не сразу ответил. Думал. Он не был намереноткрывать это Горну, но во время знакомства с пражскими магами из аптеки «Подархангелом» он употреблял предохраняющие от ядов препараты, в том числе итакие, которые на токсины давали полный иммунитет. Он не был уверен, касаетсяли это также и Перферро. И имеет ли он вообще какую-то еще сопротивляемостьорганизма, не принимая препараты более года.

– Ну, – поторопил Горн. – Есть противоядиеили нет?

– Не исключаю, что есть. В конце концов прогресссовершается непрерывно.

– Значит вся надежда на прогресс, – Горн прикусилгубы. – Во всяком случае, в той области, которая нас интересует.

Замок Совинец стоял на скалистом гребене Низкого Есёника ужесто лет, сто лет уже его гордый и грозный бергфрид возносился над лесом, наводястрах на окрестности. Его построили и превратили в фамильную крепость двабрата, рыцари из старого моравского рода Грутовицей, которых епископ Оломуньцаодарил леном в виде сел Кжижов и Гузова. С тех пор они писались «панами изГузовой» и ставили печать со скошенными полосками. Построив замок менее чем вмиле от Гузовой, они дали ему название, произошедшее от сов, в огромныхколичествах гнездящихся в окрестных лесах. И писались с тех пор «панами деАйлбург». Немецкое название, несмотря на моду, все же не прижилось, и бургокончательно остался Совинцем.

Нынешним собственником и хозяином замка был рыцарь Павел изСовиньца, поклонник учения Гуса и союзник Табора. Где он пребывал сейчас, вмарте 1429 года, известно не было. Сейчас в Совиньце хозяйничал Урбан Горн, а вокрестностях безраздельно господствовали бургманы.