Жуковский понял, что речь шла о каком-то скандале на выставке братьев Юдиных. Картина Грабаря, чудесным образом обнаруженная в частной коллекции, картина, о которой трубили уже месяц, оказалась фальшивкой. Грабарь никогда ее не писал. Жуковский видел одну из передач, посвященных этой картине. Точнее, ее смотрела мать и позвала его взглянуть. Она всегда старалась рассказывать ему о событиях в мире искусства, «чтобы ты, Андрюша, не опозорился, если у вас там зайдет об этом речь». Передачу вел похожий на клоуна критик с впавшей грудью и огненными волосами. Мать не пропускала ни одной передачи этого странного человека. Критик говорил о несомненной принадлежности «Зимы в Дугино» кисти Грабаря. «Картина написана в 1904 году, в период, когда были созданы самые известные картины художника… русский импрессионизм… фрагментарная композиция… раздельные небольшие мазки…» Жуковский вытерпел всю передачу, после чего мать велела ему непременно побывать на выставке и рассказать ей потом все в подробностях. Грабаря мать обожала. Над ее кроватью вот уже двадцать лет висела репродукция «Февральской лазури».

В конце августа Жуковский простоял в очереди два с половиной часа, жарясь в московском переулке, только чтобы подойти к «Зиме в Дугино», взглянуть в проем между мощным мужским плечом, обтянутым серой тканью, и женской каштановой макушкой на деревья в снегу, – то, что и так видит каждый год в Медвежьих Горах. Запомнив размер и количество деревьев, он тут же развернулся, прошел, не глядя, остальные залы, купил в арт-магазине каталог выставки и постер с «Зимой в Дугино». Мать пришла в восторг от подарков. Теперь постер висел в гостиной над диваном. Сам Жуковский искусством не интересовался. Не понимал ажиотажа не только по поводу самой картины, но и по поводу такой манеры изображения. Если ему что и нравилось в художественных музеях, то это портреты военных, сцены боя или подготовки к нему, где все детали тщательно и достоверно прописаны и можно часами рассматривать оружие или сбрую у лошади, обустройство лагеря или трофеи победителей.

– А как же узнали, что это не Грабарь? – спросил Жуковский, подходя к коллегам. Вечером непременно надо рассказать матери о случившемся.

– Так признался сам владелец этой картины, представляете? – Вышницкая повернулась к нему. – Он выставил и несколько других картин, те подлинники.

– Я не понимаю…

– А, да откройте интернет – там это видео повсюду, – ответил раздраженно профессор кафедры Средних веков Коротков, Жуковский перебил его рассуждения, сопровождавшиеся разбрызгиванием слюны, почему в советское время подобный скандал просто не мог произойти. – Пришел позавчера в галерею и объявил об этом во всеуслышание, его помощник снимал все это самодовольное выступление на камеру. Заявил, что хотел бы узнать, что теперь будут говорить уважаемые критики об этой картине, когда станет известно, что она не принадлежит перу Грабаря? Такая изумительная работа чем окажется, если на ней нет известной подписи? Хламом? Всем нравилось, а теперь что – будут нос воротить? Подумайте, что такое истинное искусство и всякая чушь в подобном роде. В советское время его посадили бы сразу и расстреляли в ту же ночь.

– Он сумасшедший?

– Константинович? – Это Смирнова. – Ну, такая личность. Это же режиссер. Смотрели, небось, его фильмы?

Жуковский тактично промолчал.

– Ну, Константинович этот – эпатажная личность, но что же Юдины? – Вышницкая оглядела всех с недоумением. – Они-то зачем подставились?

– Юдины уже сообщили, что ничего не знали о провокации, – ответил Гигошвили, он был тоже с кафедры литературы. – А теперь и вовсе пропали. Ищут их. На этой выставке скандал за скандалом. Эта-то картина не продавалась, зато продавались другие. Новые владельцы, говорят, уже заказали дополнительную экспертизу купленных полотен. Если выяснится, что они подделки, – это уже будет мошенничество, а не провокация.

– А мне вот интересно, а что будет с «Зимой в Дугино»? Она такая чудесная… – Смирнова поправила светлую челку. – Кто же ее написал-то?

– Ну, если это подделка, – сказал Жуковский, – то она не представляет никакого интереса. Это ж ясно. У нас в исторический науке то там, то здесь находят уникальные артефакты, документы, которые оказываются сделаны на коленке в соседнем подвале. В них нет никакой ценности.

– Это не одно и то же, Андрей Андреевич. – Смирнова посмотрела на него как на дурачка. – У вас в истории речь о фактах, было или не было, – все просто. А тут дело совсем в другом.

– Как же в другом? Дело в тех же фактах. Написал картину Грабарь или нет.

– Нет, вы не понимаете, – Смирнова заговорила громче, быстрее. – Что этот скандал показал? Картина хороша, прекрасна, ценна, если на ней стоит известная подпись. Ей дается лучшее место в музее. За нее готовы заплатить кучу денег. И вот вдруг оказывается, что известной подписи на ней в самом деле нет. И что? И эта картина, от которой все слюной исходили, вдруг становится ничем и теперь достойна только того, чтобы ее отнесли в мусорный бак или в лучшем случае повесили в туалете в каком-нибудь кафе. А как же картина сама по себе? А как же суть искусства? Нет, он умница этот Константинович.

– Умница? Да вы в своем уме? – Коротков набросился на аспирантку. – Одурачил столько людей. А люди, между прочим, деньги заплатили. Настоящий мошенник. В советское время знали, что с такими делать.

Жуковский частично согласен был на этот раз с Коротковым.

– Честнее было выставить картину под настоящей фамилией художника, – сказал он. – Если она так хороша, то все бы это и увидели. А так – это просто фальшивка.

– Нет! – Смирнова вся раскраснелась. – Ну как же вы не понимаете, что…

– Ну как бы ее выставили? – вклинилась Вышницкая. – Наверняка ее недавно написали, а на выставке были, если не ошибаюсь, картины рубежа XIX – XX веков.

– Вот именно, – разгорячился и Жуковский, – это и показывает, что картина – чистой воды обман… – В кармане у него зазвонил телефон. – Простите.

Он отошел в сторону. Уж не с матерью ли что-то? Всегда боялся. Но номер был не ее.

– Алло. Я вас слушаю.

– Алло. – Женский голос, тишина. – Это Андрей Андреевич?

– Да, это я.

– Это Аля Соловьева. Летом вы дали мне визитку. Клуб помощи студентам. Этот клуб… он еще работает?

Она ждала в сквере на Китай-городе. В сером промокшем свитере и джинсах. Без верхней одежды. Без зонта. Стояла под дождем, прижимая к себе, как щит, полотняную сумку. Послушно пошла за ним, когда он предложил зайти куда-нибудь, где сухо. Ближайшей забегаловкой оказалась чебуречная, но тут, по крайней мере, не лил дождь. Места были стоячие. Жуковский вытащил упаковку спиртовых салфеток и протер стол. Купил Соловьевой чай в одноразовом стаканчике. Побольше сахара.