– Мне кажется, я видела вашу матушку, – сказала она. – Вашдом неподалеку от собора? У вас коровы такие странные, безрогие, да?

– Что же в них странного? – пожал плечами Доминик, и лицоего, на миг погрузившееся в плечи, показалось Алёне удивительно комичным. Нуда, истерика еще имела место быть, конечно!

– Они ведь безрогие. Или у всех спилены рога?

– Нет, они от рождения комолые. Порода такая – шароле,безрогая. Правда, могу сказать, что все шароле обычно белые; черные, как мои,пока еще редкость. Первые результаты племенной работы.

– Так, значит, вы еще и племенной работой занимаетесь? –восхищенно покачала головой Алёна. Она готова была сейчас болтать о чем угодно– о племенном скотоводстве или о высадке инопланетян на башне самбурскогособора, только бы не думать о том, что с ней недавно произошло. – А я думала, увас только шампиньонница.

– Еще он выращивает пшеницу. Поля от Самбура чуть не доМуляна доходят, – проговорил Манфред. Голос его звучал сухо. Наверное, мужчинадо сих пор сердился, что Алёна приняла его за лесного разбойника.

Да нет, он ошибся. Она его не принимала за лесногоразбойника. За полевого убийцу – так будет вернее.

– У вас тоже поля в окрестностях Муляна, – сказала она, повернувшиськ «полевому разбойнику».

– А вы откуда знаете? – посмотрел он недоверчиво.

– Я вас как-то видела, вы управляли трактором. Я в тот деньв Нуайер бегала. Помню, вы колесили по полю туда-сюда, и я еще подумала: нунадо же, еще раннее утро, а человек трудится как одержимый.

– Манфред у нас трудоголик, – пробормотал Доминик. – Впрочем,всякий, кто хочет преуспеть в своем деле, должен быть трудоголиком. Деревенскиежители вообще встают рано.

– Удобрения нужно было срочно запахать, – пояснил Манфред.

– Вот-вот, я так и поняла, что там были какие-то удобрениярассыпаны, – пробормотала Алёна с самым невинным видом.

Манфред покосился неприязненно:

– Что, запах не понравился? Городские дамы его не любят, этода, это верно. Хотя, наверное, не так уж вам было противно, если вы то и делоостанавливались на обочине и начинали что-то писать.

– Ну и ну… – проворчал Доминик. – Что можно писать на дорогепод дождем?

– Не знаю, – пожал плечами Манфред. – В самом деле, Элен,что вы писали тогда?

Алёна покраснела. Ага, так она и признается, что делалазаметки для романа… «Да?! Неужели? Как интересно! – последуют изумленныевосклицания. – Так вы писательница? И как ваша фамилия, Дмитриева? Нет, мы незнаем такой писательницы!» Она и в России подобного наслушалась выше крыши,чтоб еще и во Франции кайф ловить. Хотя, кстати, не стоит так уж сильнообижаться заранее. Французы вовсе не обязаны быть в курсе всего тогомногочисленного литературного бреда, который заполонил Россию. Вот ведь, каквчера выяснилось, Алёна Дмитриева понятия не имеет о популярном французскомписателе Патрике Жераре, однако оному Патрику от этого ни жарко ни холодно.

Патрик Жерар… Мысль ее от «второго Уэльбека» немедленноскользнула к тому самому Патрику Жерару, который умер – или все же погиб? –двадцать с лишним лет назад где-то в здешних местах, и Алёна вспомнила, что сней произошло.

Боже мой… Вот попрыгунья-стрекоза! О чем она только думает?Стоит на обочине дороги, развлекается светской болтовней с двумя любезнымифранцузами, а между тем не далее как полчаса назад на нее было совершенопокушение на свежевспаханном поле, принадлежащем, очень может статься, кому-тоиз двоих ее собеседников.

А если они тут ни при чем? А вдруг тот человек в краснойкаске до сих пор лежит на земле неподвижно… лежит мертвый? Ведь тогда Алёна ужеутратила право называться жертвой и теперь должна именоваться убийцей, потомучто перешла пределы необходимой обороны…

– А скажите, господа, – начала она негромко, с трудом унимаявернувшуюся дрожь, – поля вон там, за лесом, в низине, кому принадлежат?

– Жаку Клавелю, – ответил Доминик. – Он тоже из Самбура, каки я.

– Где он сейчас? – быстро спросила Алёна.

– Думаю, что в Париже, – усмехнулся Доминик. – Его дочьвыходит замуж за парижанина, и у них как раз сегодня бракосочетание.

Бракосочетание, ишь ты… И когда Жак Клавель вернется вМулян, он узнает, что на принадлежащих ему полях был убит человек…

Ее заколотило с новой силой.

– Господа, вы ничего не видели на том поле, когда ехалисюда? – с трудом нашла силы выговорить Алёна.

– А что там такого могло быть? – удивился Манфред.

– Что мы должны были видеть? – подхватил Доминик.

– Я… я не уверена, но там мог быть труп, – пробормоталаАлёна. – Понимаете, меня пытались убить на том поле.

Мужчины переглянулись.

– То есть мы должны были увидеть на том поле ваш труп? –хладнокровно поинтересовался Манфред, и Алёна немедленно возненавидела его заподобное спокойствие.

– Вообще-то меня ничуть не огорчает, что мы его не увидели,– хихикнул Доминик. И Алёна немедленно возненавидела его за неуместное веселье.

Самое лучшее было повернуться и немедленно уйти от этихлюдей, которые над ней откровенно издевались и один из которых, очень можетбыть, пытался ее убить. Но тогда она точно бы потеряла малейший шанс хотьчто-то выяснить. Кое-как, сбиваясь, перескакивая с пятого на десятое, Алёнаповедала историю о человеке в красной каске, который на мопеде пытался сбить еена дороге, а потом загнал на распаханное каменистое поле, и там… и там она,кажется, убила его.

– Ага, – пробормотал Манфред, снова принимаясь озирать Алёнус головы до ног. – Теперь понятно, почему вы в такой панике от меня шарахались.Вы решили, что это я – ваш труп?

– Вы – мой труп?! Честное слово, этого у меня и в мыслях небыло, – заверила Алёна и ни на миг не погрешила против истины.

– Да я не в том смысле! – огрызнулся Манфред, которыйоказался не чужд неких лингвистических тонкостей. – Вы приняли меня зачеловека, который напал на вас и которого вы ударили по голове, решили, что онпотом очнулся и бросился вас догонять. Но ведь я был не на мопеде! И каски намне нет!

– Мопед и каску ты хладнокровно спрятал где-то в лесу, –хихикнул Доминик. – Там же, где стоял твой «Лендровер». Смотри, колеса у негогрязные, а на шоссе вполне чисто, по-моему.