Вампиры словно оцепенели от ужаса. Вдруг один из них вскочилиз-за стола, и одновременно раздался душераздирающий вопль обоих. Огоньбуквально ослепил его, как ослепил и смертных, в панике протискивавшихся мимонего к выходу. Вампиров охватило пламя, и они погибали в неистовом и жуткомтанце, широко раскидывая в стороны ноги и руки. Загорелся и дом – дымилисьбалки, взрывались стеклянные бутылки, в низкое небо взлетали оранжевые искры.

Неужели это сделал он? Неужели он – хочет он того или нет –несет смерть всем остальным?

По белому лицу на накрахмаленную рубашку стекали кровавыеслезы. Он прикрыл лицо плащом в знак уважения к тому, что происходило на егоглазах: к погибающим в доме вампирам.

Нет, он не мог совершить такое, не мог. Смертные толкали егосо всех сторон, отпихивая с дороги, но он словно даже не замечал этого. Войсирен резанул слух. Он моргал, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в сиянииослепительных огней.

И тогда, в минуту жестокого прозрения, он понял, что еговины здесь нет. Потому что увидел ту, которая сотворила весь этот кошмар!Закутавшись в серый шерстяной плащ, она стояла в глубине темной аллеи и молчанаблюдала за ним.

И когда их глаза встретились, она тихо прошептала его имя:

– Хайман, мой Хайман!

Его разум вдруг опустел, словно кто-то одним движениемначисто стер из него все мысли. Как будто снизошедший сверху белый свет разомуничтожил все детали. В первый момент он не чувствовал ничего, кромеспокойствия и безмятежности. Он не слышал яростного рева пламени, не ощущалотчаянных толчков смертных…

Охваченный непреодолимым ужасом, он просто смотрел на нее,такую же прекрасную, изящную и утонченную, какой она была всегда. Он вспомнилвсе, чему когда-либо был свидетелем, что представлял собой сам и что знал.

Перед ним распахнулось время – века и тысячелетия словнопомчались назад, к самым истокам. Первое Поколение… Он знал все. Он дрожал иплакал. И вдруг услышал собственный голос, враждебный и обвиняющий:

– Ты!

Внезапная испепеляющая вспышка раскрыла перед ним ипозволила в полной мере ощутить ее могущество. Жар ударил в грудь, и он,спотыкаясь, попятился.

«О боги, ты и меня убьешь!»

Но она не могла услышать его мысли! Он ударился о выбеленнуюстену. Голову наполнила сильнейшая боль.

Но он не утратил способности видеть, слышать и думать!Сердце по-прежнему билось ровно. Его не охватило пламя!

Он сосредоточился и, собрав все силы, бросился в жестокуюатаку на невидимую энергию.

– Опять замышляешь козни, моя повелительница? –вскричал он на древнем языке. И столько человечности звучало в его голосе!

Но все закончилось. Аллея была пуста. Она исчезла.

Точнее говоря, она взлетела, поднялась вертикально вверх,точно так же, как часто делал это и он; ее стремительное движение былонедоступно глазам. И тем не менее он ощущал, как она постепенно удаляется.Взглянув вверх, он без усилий нашел ее взглядом – крошечная черточка,удаляющаяся на запад среди обрывков белесого облака.

Резкие звуки заставили его вздрогнуть – вой сирен, громкиеголоса, оглушительный треск обваливающихся балок сгоревшего дома. Узкая улочкабыла буквально запружена людьми, из близлежащих таверн по-прежнему доносиласьмузыка. Он бросил прощальный взгляд на последнюю обитель мертвых вампиров и,плача, пошел прочь. Сколько же минуло тысячелетий – даже не сосчитать, ностарая война все продолжается.

Вот уже много часов он бродил по темным и глухим улочкам.

В Афинах царили тишина и спокойствие. За деревянными стенамидомов спали люди. В густом, как дождь, тумане поблескивали тротуары. Историяего жизни, словно гигантская свернувшаяся раковина улитки, навалилась на неговсей своей тяжестью и придавила к земле.

В конце концов он поднялся на вершину холма и вошел впрохладный, роскошно обставленный ресторан огромного современного отеля изстекла и стали. Все вокруг здесь было таким же черно-белым, как и он сам:танцевальная площадка, похожая на шахматную доску, черные столы, черные кожаныебанкетки.

Никем не замеченный в мерцающем полумраке затемненного зала,он без сил упал на скамью и дал волю слезам. Закрыв руками лицо, он плакалдолго и безутешно.

Но его не охватило спасительное безумие, как не пришло изабвение. Он скитался во времени, вновь посещая те места, которые были емукогда-то близки и где он жил, не зная забот. Он оплакивал всех, кого знал илюбил.

Но наихудшую боль причиняло ему удушающе тяжкое воспоминаниео том, как и когда все это началось. А истинное начало всему было положенозадолго до того давнего полудня, когда он прилег в тишине своего дома на берегуНила, размышляя о неизбежной необходимости ночью идти во дворец.

Все началось годом раньше, когда царь сказал ему: «Если быне моя возлюбленная царица, я бы и сам насладился этими двумя женщинами. Идоказал бы, что никакие они не ведьмы и что бояться их не следует. Ты сделаешьэто вместо меня».

Он словно наяву увидел перед собой столпившуюся в тревожноможидании знать – черноглазых мужчин и женщин в тонких льняных юбках и искусносделанных черных париках; одни сгрудились за резными перилами, другие гордорасположились возле самого трона. А перед ним стоят рыжеволосые близнецы, егопрекрасные пленницы, которых он за время их заключения успел полюбить. «Я немогу совершить такое!» И все-таки он совершил. Этого ждали от него знатныелюди, этого ожидали царь и царица, и тогда он надел ожерелье царя с золотыммедальоном, чтобы действовать от его имени. Под пристальными взглядамиблизнецов он спустился по ступеням с помоста и по очереди осквернил обеих.

Конечно, такая боль не может длиться вечно.

Будь у него достаточно сил, он заполз бы в самое чревоземли. Благословенное неведение – как он в нем нуждался! Отправиться бы вДельфы, побродить по высокой душистой зеленой траве. Нарвать крошечных полевыхцветов. Интересно, если подержать их под светом лампы, раскроются они передним, как раскрываются навстречу лучам солнца?

Но потом он уже не хотел ни о чем забывать. Что-тоизменилось; произошло нечто, сделавшее это мгновение отличным от всехостальных. Она очнулась от долгого сна! Он своими глазами видел ее на афинскойулице! Прошлое и настоящее слились воедино.

Его слезы высохли, он выпрямился и прислушался, размышляя очем-то.

На освещенной шахматной доске перед ним извивалисьтанцующие. Женщины улыбались ему. Быть может, в их представлении он походил напрекрасного фарфорового Пьеро с белым лицом и нарумяненными щеками? Он взглянулна мерцающий под потолком видеоэкран. Его разум стал таким же мощным, как итело.