– Конечно, – сказал Смолин. – Это всё –всерьез. Можете мне поверить – сто тысяч долларов за этот пустырь получим безтруда. Или, учитывая последнюю моду – то бишь как-то незаметно отмершуютрадицию считать в долларах, – миллиончика два с половиной родимыми.Можно, конечно, придержать в расчете на будущее, чтобы потом снять и побольше…Но я, знаете ли, человек приземленный. Иногда лучше взять верные деньги, чемстроить планы на будущее. Черт его знает, как оно будет обстоять через год, чтотам может помешать… Понимаете?

– Понимаю. И ничего не имею против. Вы оченьубедительно всё это обрисовываете… Значит, пополам…

– А что, вам это представляется нечестным? –усмехнулся Смолин. – Я без вас ничего не могу, но и вы без меня – тоже.Бумага эта – моя законная собственность, я вовсе не обязан ее отдавать вашемумужу…

– Ну что вы, я совсем не об этом, – торопливосказала Рита. – Вы мне еще не нальете?

– Извольте.

И со второй рюмахой она разделалась столь же энергично,дожевала конфетку. Смолин, приняв свою дозу, терпеливо ждал, когда гостьязаговорит.

– Мы обсуждали… после вашего ухода, – сказалаРита. – Точнее пытались… я пыталась.

– Судя по вашему лицу, супруг остается на прежнихпозициях?

– Ну разумеется. Служителю высокого чистого искусстване пристало копаться в такой грязи… Хорошенькое мне досталось сокровище, а?

– Рита, – сказал Смолин терпеливо. – Мнеабсолютно неинтересны чужие семейные коллизии…

– Всё, проехали… Я просто злюсь весь вечер…

– Я понимаю, – сказал Смолин.

И, перехватив недвусмысленный взгляд, налил ей третью. Наалкоголичку она не походила, вероятнее всего, красавице просто требоваласьлегонькая разрядка, так что пусть хлещет, жалко, что ли? Никак не похоже, чтоее развозит…

– Значит, у вас ничего не получилось… – сказал он,рассуждая вслух.

– Ну, это как посмотреть… – загадочно блеснулаглазами Рита. – Василий Яковлевич, коли уж у нас намечается деловоепартнерство… давайте откровенно?

– Да ради бога.

– Насколько я понимаю, для вас важна исключительносделка, а не личность моего муженька, неповторимая и самобытная?

– Мне важно одно, – сказал Смолин. – Провестиэту сделку и получить свои пятьдесят процентов. Я не намерен никого обманывать,поверьте. Не из благородства души, а исключительно потому, что так легче ипроще жить – заключая честные сделки. Но, вы правы, никакой я не филантроп и неблагодетель. Меня совершенно не интересуют ничьи неповторимые личности. Ну скакой стати меня должна интересовать такая лирика? Будь такая возможность, я быс превеликой охотой сделку провел не с вашим мужем, а с вами, мне, в принципе,все равно, кому отдавать его часть…

– Прекрасно, – сказала она, откинув голову наспинку кресла слегка улыбаясь, прищурившись. – Вот и давайте работатьвместе.

– То есть?

Она взяла свою черную мешковатую сумочку, стоявшую у гнутойножки кресла, вынула сложенный вчетверо лист бумаги, протянула, не меняя позы.Смолин, почуяв какой-то крайне интересный перелом в безнадежной ситуации, всеже не сорвался с места, а поднялся вполне спокойно. Развернул бумагу, вчиталсяв печатный текст, мельком отметил штамп нотариуса…

– Рита, это прекрасно! – сказал он с искреннейрадостью. – Это просто отлично! Совсем другой оборот… Доверенностьдействительна еще почти год… право подписи, в том числе и финансовой…практически всё, что нам с вами необходимо, тут оговорено, и вы можете от егоимени подписывать любые… Если не секрет, по какому случаю муж вам доверенностьвыдал?

– Мы дачу продавать собрались. Ну, и понятно, нам, –иронически подчеркнула она последнее слово, – в лом, как нынче молодежьвыражается, заниматься столь пошлой и низменной прозой жизни… Риточка всевытянет… – она улыбнулась ослепительно, чуть пьяновато и, пожалуй, не безнекоторой хищности. – Риточка, точно, вытянет. Ну что, я имею правоподписывать с вами договор и от своего лица все это оформлять?

– Полнейшее, – сказал Смолин. – С такой-тодоверенностью…

– Так, чтобы он и не знал?

– Ну разумеется, – сказал Смолин. – У вас наруках юридически безупречная доверенность, дающая вам все полномочия. Зачем емучто-то знать? Закон вовсе не требует, чтобы вы мужа информировали о каждомсвоем шаге. Один маленький нюанс: как вы, должно быть, догадываетесь, вы все жеобязаны честно поделить с мужем заработанные денежки, это все равно что «совместнонажитое имущество»… Что, душновато?

Она как раз расстегнула две верхних пуговицы блузки – вполнеестественным, непринужденным движением, вроде бы и не таившим никакогоподтекста. Смолин давно уверился, что настоящая актриса как раз Рита, а не еепафосный муженек. Грамотно играет девочка, все у нее выходит естественно, умомпонимаешь игру, но фальши-то не видишь… Актриса… Блузочка-то теперьраспахнулась так, что любой нормальный мужик стойку сделает. И ведь понятно,похоже, что ей нужно…

Смолин чуть приоткрыл правую створку, взглядом задал вопроси, получив немой недвусмысленный ответ, налил коньячка очаровательной актрисе.Рита выпила уже медленнее, глядя на него поверх серебряной рюмахи весьмавыразительно…

– Василий Яковлевич, – сказала она улыбчиво. –Вы такой прожженный делец…

– Ну, не льстите. Обычный торгаш.

– Не прибедняйтесь… В вас чувствуется… хватка. Мытолько что говорили, что мой дражайший супруг вам глубоко безразличен… впрочем,надо полагать, как и я…

– Очередная банальность, но что поделать… – сказалСмолин. – Такая женщина, как вы, безразличной быть не может. Вот вамсуровая правда жизни. Вы прекрасно знаете, какая вы, какое впечатлениепроизводите на любого нормального мужика, что уж тут дипломатничать…

– Приятно слышать… – сказала Рита без малейшегожеманства. – А откровенность в устах красавиц приветствуется?

– Ну разумеется, – сказал Смолин, уже разглядываяее вовсе уж откровенно. – Особенно в таких делах…

– В договоре обязательно должна значиться вся сумма?Или там может стоять другая, скажем…

– Гораздо меньше? – подхватил Смолин с обаятельнойулыбкой. – Да не вопрос! Повторяю, я привык играть честно. Я вам отдал бызаконную половину даже без писаного договора.

– Но ведь получается, что мне придется вам довериться…

– Вот и доверьтесь. Стар я уже обманывать такихкрасивых, Риточка… Давайте к делу. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Вдоговоре мы напишем тысяч пятьсот, о которых ваш муж со временем, конечно же,узнает… но будет еще два миллиона, о которых он не узнает никогда… Я васправильно понял?

Она опустила глаза и какое-то время задумчиво созерцала своиточеные ножки. Смолин сидел с непроницаемым лицом: пусть сама дозреет, ей,должно быть, впервые приходится такое проделывать, где б раньше случайподвернулся?