Вернувшись, он послушно сел у ее ног, повернулся идеальным личиком к ней и тоненько-тоненько зарычал, не как обычно рычат дети, а как рычал бы ребенок, который на самом деле был наполовину собакой и говорил на освоенном им языке. Этот гортанный тихий звериный звук наполнил Ночную Сучку такой любовью, что все в ней сжалось от боли.

Какой хороший мальчик, сказала она, погладив его по голове, сев на корточки, чтобы прижаться к его шее. Она прижималась лицом к его свежему, мягкому личику и чуть не плакала. До чего же хороший мальчик.

Чувствуя, как что-то меняется, развивается, принимает новые формы, хотя и не понимая до конца, что именно, муж звонил ей каждый вечер из печального гостиничного номера где-то в Южной Дакоте.

Как твоя работа? спрашивал он.

Работа, повторяла она и после долгой паузы добавляла: Работа есть жизнь. Что тут обсуждать.

Лааадно, говорил он.

Я так долго была оторвана от работы, от себя, но сейчас вижу, что работа и жизнь – единое целое, и моя задача – находить между ними связи. Мне кажется, я понятно объяснила.

Ты наелась этих своих пастилок с марихуаной? спросил он и тут же понял, что говорит не с женой, а с пустотой. Она положила трубку. Она ушла.

В. У.!

Недавно я размышляла о том, что такое художник и каким может быть само искусство. Вдумайтесь: животное, размазывающее краски по тканым волокнам, чтобы создать комбинацию определенных цветов, различными способами признанную привлекательной, доставляет удовольствие группе других животных и раздражает представителей той же породы, которым не нравится смотреть на эту комбинацию, которые не находят расположение цветов интересным или удивительным, иногда даже приходят в ярость от красок на волокнах, временами в такую ярость, что собираются вместе возле мест обитания, созданных для размещения измазанных красками волокон, и не позволяют другим животным заходить в них, потому что находят эти волокна пугающими, опасными, аморальными. Представьте себе подобный расклад.

Или: животное, которое находит камни, прекрасные своей симметрией и гладкостью, и помещает их в металлический каркас, созданный с помощью огня и энергии других животных, поднимающих руки и бьющих по металлу снова и снова, пока он не обретет иную форму.

Одно животное красиво воет, а другое колотит по проводам.

Животное движется по плоскому затемненному пространству способами, которые предполагают тоску, восторг или огромное и неумолимое желание превзойти животное начало и подняться на другой уровень бытия, чем бы он ни был.

Формировать сенсорный опыт и при этом общаться… как? Это вообще имеет значение?

М. М.

Такие письма похожи на разговор с Богом, не правда ли? Ближе к молитве, чем к переписке. Вы пишете их, нажимаете «Отправить», и они уплывают в электронный эфир, в тайну Интернета, потому что кто по-настоящему может понять, как это на самом деле происходит? И мы могли бы сказать, что Ночная Сучка в этот период своей жизни стала довольно религиозной: каждое утро поднималась, чтобы посмотреть, есть ли ответ, и каждый вечер, сидя за столом, заваленным всяким хламом, отодвигая в сторону швейную машинку, писала еще одно послание Ванде Уайт. Человеку, в которого она верила, но доказательств существования которого не было, за исключением потертой книги на прикроватной тумбочке и единственного адреса на веб-сайте университета.

Заглянем в гостевую комнату, которую она теперь называла своей студией. Незаправленная кровать, на ней книги в потрепанных обложках: «Справочник о ведьмах», разумеется; пособие по изготовлению зелий и ядов; книга, с помощью которой ее бабушка варила свои смеси, переведенная на английский, найденная на сайте редких книг; история революционного перформанса; книга о тканях и костюмах; буклет агента по продаже трав. Копните глубже, и вы обнаружите затерянное белье, одинокий забытый вибратор, пыльную книгу о таксидермии. По углам валялись грязный оранжевый коврик для йоги, пенопластовые блоки, крепкая полоска ткани, груда красивых камней. На стенах: фотографии танцоров в самых причудливых позах; фотографии женщин, одетых в простые платья, какие носила ее мать, и с длинными волосами, заплетенными в косы; множество карандашных набросков животных в движении: лошади, собаки, гепарда, медведя; колдовские знаки, похожие на те, что чертили на сараях в ее детстве; фотография мясохранилища; кадры самых вызывающих перформансов, среди них – рожающая в витрине женщина (она нашла и такой хэппенинг, тот хэппенинг, в котором сама когда-то мечтала принять участие); художник, в агонии протягивающий руки, потому что только что застрелился во имя искусства; женщина, путем операций приблизившая свое лицо к лицу Мадонны на знаменитой картине эпохи Ренессанса; обнаженная женщина, спящая на куче соломы в окружении двух огромных свиней. Дверь шкафа приоткрыта, и из нее сыплются мотки ниток, бусины, пуговицы, торчат рулоны ткани, новые книги, ящики с красками землистых тонов, инструменты для работы с кожей, мешок для мусора, забитый шерстью, готовой к чистке и прядению, кадка с пчелиным воском. На столе: швейная машинка, целая гора булавок, игл и обрезков ниток, банка, почти полная мертвых пчел. С полки над столом свисает дюжина кроличьих лапок, почти засохших, провисевших тут две недели.

Она показала сыну закрытую белую дверь в гостевую комнату и очень строго сказала: «Никогда сюда не ходи. Ты понял? Здесь мама работает, ее работа – очень серьезная, не для маленьких мальчиков или собачек. Ты меня понял?»

Мальчик, никогда не видевший мать в таком состоянии, не слышавший в ее тоне такой суровости, граничащей с насилием, скривил рожицу, готовясь расплакаться.

Не иду, мама. Не иду.

Она подняла его на руки, прошептала на ухо: «тсссс».

У тебя все хорошо? спросил муж, позвонив.

Лучше, чем просто хорошо, ответила Ночная Сучка.

Ну и хорошо, сказал он.

Повисло молчание, и в нем Ночная Сучка не слышала ничего: ни новостей на заднем плане, ни жевания, ни звона столовых приборов.

Точно все в порядке? спросил муж, и она наклонила голову и исполнила одну-единственную ясную ноту самого прекрасного воя, какой могла изобразить, воя, который отрабатывала всю неделю. Когда она умолкла, вновь растеклась тишина, вязкая, как лужа, пока муж не выдавил из себя: «Ух ты!», и «Ого!», и «Что бы ты ни задумала…»

Неделя пронеслась, как все остальные недели: распорядок, собачьи игры, повседневные хлопоты, готовка, мытье посуды, обеды и купания. К пятнице она была измучена, измучена до костей и глубже.

Утром Ночная Сучка проснулась, чувствуя острое желание пробежаться по высокой траве и сцепиться с сурком, так что приняла двойную дозу «Спокойствия», но тут мальчик захотел, чтобы она бесконечно долго катала его в тележке по всему району, а потом – чтобы она посмотрела, как он катается на своем беговеле по тупиковой улице.

Возможно, виноват был круговой маршрут, по которому он ехал, или то, как листья трепетали на ветру и покрывали тротуар бледными тенями, или двойная доза «Спокойствия», но она чувствовала, как ее жизненные силы истощаются, и села в траву, потом легла, а затем уснула.