— Не стоит, Пол, — ответила она искренне. —Снимая твою жену, я получила огромное удовольствие. С Сединой очень легкоработать.

На этом разговор практически закончился. Еще некоторое времяони говорили о разных пустяках. Пол вскоре стал прощаться.

— Надеюсь, ты выспишься, — сказал он, и Глэдисподумала, что он невольно выдал собственную усталость, однако вслух ничего несказала. Ей было прекрасно известно, что даже так называемым «железным»мужчинам необходим сон, просто они почему-то не любят говорить об этом.

— Может быть, — добавил Пол, — когда-нибудьмы снова встретимся и прокатимся на «Морской звезде».

— Это было бы чудесно, Пол! — вырвалось у Глэдис,после чего в разговоре внезапно наступила пауза. Ни он, ни она не знали, чтосказать. Глэдис очень боялась ляпнуть какую-нибудь глупость, способнуюиспортить их отношения. Пол тоже молчал.

Наконец они неловко пожелали друг другу спокойной ночи.Глэдис повесила трубку и даже погасила ночник, но заснуть не могла.

Лежа на спине, она смотрела в темноту и представляла себе«Морскую звезду» — серебристую птицу, затерянную в просторах ночной Атлантики,которая, сияя ходовыми огнями, на всех парусах идет к Гибралтару. И,разумеется, она видела стоящего на мостике Пола — капитана этого сказочногокорабля, который твердой рукой вел его вперед.

Но когда Глэдис наконец уснула, ей приснился Дуглас,который, визгливо крича и размахивая бейсбольной битой, громил еефотолабораторию.

Дуг получил трехнедельный отпуск и приехал в Харвич, ноотношения между ним и Глэдис оставались натянутыми. К вопросу о ее карьере онибольше не возвращались. Но такая крупная ссора не могла пройти бесследно. Эхотех слов, которые они сказали друг другу, казалось, все еще висело в воздухеподобно ядовитому туману, обжигавшему гортань при каждой попытке открыть рот.Поэтому оба старались молчать. Дети не могли этого не заметить, но ни о чем неспрашивали. Очевидно, они надеялись, что все пройдет само собой, но Глэдисхорошо знала, что рассчитывать на это не приходится. Поговорить с Дутомсерьезно она решилась лишь в самом конце августа.

— Что мы будем делать дальше? — осторожно спросилаона, выбрав момент, когда никого из детей не было дома.

— Что ты имеешь в виду? — вопросом на вопросответил Дуг, притворяясь, будто понятия не имеет, о чем речь.

— Это лето было не самым лучшим в нашей жизни, тебе некажется? — сказала Глэдис, глядя на него через стол. Они только чтопообедали — в полном молчании, теперь это часто бывало, когда они оставалисьвдвоем, — и на столе все еще стояла грязная посуда.

— Год на год не приходится. На нас обоих свалилосьслишком много забот сразу, — ответил Дуг, глядя в сторону. Глэдис лишнийраз убедилась, что дерево, выросшее из семян, брошенных в землю еще в мае,выросло настолько, что его ветви начинают душить их обоих.

— Да, ты много работал, но я не это имею в виду. Надочто-то решать, Дуг… Это не может продолжаться вечно, иначе мы оба сойдем с ума.

Она и в самом деле изнывала от одиночества, тоски, душевнойопустошенности. Физически они с Дугом были вместе, но то была близость людей,разделенных бурным потоком. Не перейти вброд, не перебросить моста, не переправитьсяна лодке. Да никто из них и не стремился к этому. Глэдис казалось, что Дуг еепредал и бросил, а он со своей стороны считал, что у нее нет никакого праватребовать от него больше, чем он может дать.

— Да, что-то надо делать, — согласился Дуг. —У тебя есть какие-то предложения? Что ты решила по поводу своего пресловутоговозвращения в журналистику? Или ты продолжаешь считать, что это твое право?

Глэдис слегка заколебалась. Она не собиралась отказыватьсяот своей мечты, но сейчас ей опять показалось, что цена слишком высока. Она ещене была готова к тому, чтобы разорвать договор, который они заключилисемнадцать лет назад. Часто Глэдис казалось, что она вообще никогда на это неотважится.

Поэтому она решила смягчить свои слова.

— Я не имела в виду полноценную журналистскуюкарьеру, — сказала она. — Мне просто хотелось, чтобы Рауль подобралдля меня какие-нибудь небольшие задания, которые я могла бы выполнять всвободное время. Я, если можно так выразиться, не собиралась распахивать дверьнастежь — я хотела только, чтобы у меня была маленькая щелочка, сквозь которуюя могла бы смотреть на мир и дышать. Это, похоже, его взорвало.

— Эта твоя «щелочка» в конце концов превратится вогромную дыру! — воскликнул он. — И по-моему, именно на это тырассчитываешь.

— Ты ошибаешься, Дуг! — возразила Глэдис. —Ведь я же отказалась от корейского задания, хотя мне очень хотелось егосделать. Как видишь, я вовсе не стремлюсь разрушить нашу жизнь. Я только хочуспасти себя.

Но Глэдис уже понимала, что дело не только в этом. Главнаяпроблема заключалась в том, что Дуг не любит ее. Мириться с этим Глэдис былотруднее, чем со всем остальным. Глэдис хотела любить и быть любимой. Ради этогоона готова была вновь пожертвовать чем угодно.

— Я же тебе ясно сказал, что я думаю по поводу твоейработы… — раздраженно проворчал Дуг. — Ты должна была образумиться, но, явижу, ничего не изменилось. Что ж, если хочешь, можешь рискнуть.

— Это жестоко, Дуг! — со слезами на глазахвоскликнула Глэдис. — Ты словно толкаешь меня к краю крыши.

— И что? — холодно отозвался он. — Разве тебене все равно? Ты готова пожертвовать нашими детьми, нашей семьей, нашимижизнями, наконец, — так чего же тебе еще? Коли ты решила поступать толькотак, как тебе нравится, — валяй. Я тебе препятствовать не собираюсь. Твойриск — твой выигрыш. Или проигрыш.

Услышав его последние слова, Глэдис невольно подумала о том,что Дуг как будто действительно поощряет ее к решительному шагу.

— Ты не понимаешь, — сказала она негромко, —если сейчас я тебе уступлю, когда-нибудь это непременно нам аукнется. Брак неможет существовать, если одному из партнеров наплевать, что думает и чувствуетдругой. А именно так ты поступаешь со мной.

— Ты несешься, закусив удила, и даже дети не могутзаставить тебя опомниться. Но я все равно скажу тебе в последний раз: ты хочешьполучить все сразу, но это невозможно. Дети, семья и карьера — это вещипринципиально несовместимые. Рано или поздно приходится выбирать что-нибудьодно, раз и навсегда. Ничего изменить потом невозможно. Детей уже никуда неденешь, от них не откажешься, если только ты не полная эгоистка.

В ответ Глэдис машинально кивнула, хотя ей было понятно, чтовсе это просто чистый шантаж. Теперь на чаше весов оказались их дети. Значит,или семья, или право быть личностью!

— Ты высказался достаточно ясно, — заметила она,вытирая глаза бумажным полотенцем. — Ну хорошо, предположим, я«образумлюсь», как ты выражаешься. Что тогда? Это может гарантировать мне твоюлюбовь, уважение, признательность до конца моих дней?