В холодной тьме под закрытыми веками я сосредоточилась наритме дыхания. Когда Шалфей не маячил перед глазами, было полегче. Я смогланачать думать о чем-то еще, кроме секса, который у нас только что был икоторого мне хотелось еще, хотелось трогать крылья, узнать, могут ли широкиечерные жилки и вправду проложить дорожку к самым заветным мечтам...

Стоп, Мередит! Не туда. Я попыталась не думать совсем, атолько считать вдохи и выдохи. Я глубоко вдыхала и медленно выдыхала. Когдапульс поуспокоился, я бросила считать частые глубокие вдохи и перешла кобычному счету. Досчитав до шестидесяти, я медленно отвела руки.

Взгляд уперся в живот – рельефный до неправдоподобия. Язнала, чей это живот. Я глянула вверх и обнаружила грудь, а потом и лицо Риса.

– Как ты себя чувствуешь, Мерри?

Я качнула головой.

– Не знаю, – прошептала я, словно бояласьзаговорить вслух. До этого момента я и не понимала, что напугана. Но чего ябоюсь?

Я почувствовала движение кровати и только потом сообразила,что у меня за спиной Никка. Он уже не казался обжигающе-горячим, зато будтохранил тепло самой земли. Тепло, которое остается в жирной коричневой почве ихранит семена и защищает от долгой зимы маленьких зверушек. Когда руки молодогостража легли мне на плечи, мне показалось, что меня завернули в самое теплое имягкое одеяло в мире. Так тепло, так уютно и спокойно, что кажется – можносвернуться калачиком и заснуть на полгода, а потом встать свежим и новым, иземля тоже словно родится заново. Магия самой весны была в этих ладонях.

Что-то, наверное, отразилось у меня на лице, хотя был ли этострах, желание или еще что-то – одна Богиня знает, потому что я точно не знала.Рис опять спросил:

– Что с тобой, Мерри?

– Позови Дойла, – прошептала я. Только это мне иудалось сказать, прежде чем Никка развернул меня к себе и поцеловал в сгиб шеи.И я утонула в благоухании свежевспаханной земли и густом аромате весеннейзелени. Его губы пахли весенним дождем. Мои руки скользнули на его плечи инаткнулись на крылья – от чего я открыла глаза и прервала поцелуй, чтобывзглянуть за плечи Никки на их новый облик.

Когда крылья были лишь рисунком на спине Никки, деталиразличались с трудом. Сейчас же их ширь и яркие краски двумя куполамивозвышались над плечами стража. Основной тон был бледно-бежевый, как светлаяльвиная шкура, а кончики верхних крыльев будто окунули в темно-розовую икрасновато-лиловую краску. По краю крыльев шли фестоны из темных лиловых линий,перемежающихся с белыми и фиолетовыми, отороченные сбоку красновато-коричневым,словно на загар легла прядь темно-рыжих волос. Эта волнистая радужная полоса –лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый – на нижних крыльяхдублировалась, и бежевый фон по бокам от нее был золотистого оттенка. Наверхних крыльях красовался "глазок" крупнее моей ладони,зеленовато-синий в центре, окаймленный черным, желтым (почти совпадавшим потону с общим светлым фоном) и ярко-голубым кругами, и над этим ярким"глазом" лежал красно-фиолетовый штрих, словно задранная в удивлениибровь. Второй "глазок" – на нижних крыльях – был больше моей головы,походил на сияющее голубовато-зеленое озерко, и каждое кольцо красок в нем былообведено черной линией, словно нарочно подчеркивавшей цвета. Светло-желтоекольцо вокруг искрящегося голубовато-зеленого центра, потом мерцающая синяялиния и надо всем – изогнутая полоса красновато-лилового. Внешнее черное кольцоу больших "глазков" было крупнее, и этот густой черный бархат,окружавший великолепие красок, омывался розово-оранжевым морем. Зубчатаяцветная полоса обтекала край нижних крыльев, как и на верхних: лиловый, белый,фиолетовый и красно-коричневый цвета соседствовали с ярко-розовым и оранжевым иуходили вместе в длинные изогнутые "хвосты", так что этидополнительные украшения крыльев казались темными из-за густоты цветных линий.

Нижняя поверхность крыльев была словно приглушенная копияверхней, и только "глазки" сияли насквозь с той же ослепительнойяркостью. Густые каштановые волоски словно шелковистым мехом прикрывалиоснования крыльев, так что не разглядеть было, где они отходят от спины Никки.

Никка целовал меня в щеку, но я не могла оторвать глаз отего крыльев. Когда он добрался до подбородка, а я так и не взглянула на него,он слегка куснул меня в шею. Я ахнула, но в лицо ему так и не посмотрела. Онвыбрал местечко ниже на шее и укусил посильнее. Достаточно сильно, чтобы язажмурилась, а когда я открыла глаза, передо мной было его лицо.

Лицо было то же, что и прежде, это был Никка, но все же совсемдругой. В нем появилась какая-то одержимость, в глазах, на лице, на губах ячитала вопрос. Я видела жажду в карих глазах. Пульс бешено забился. Менянапугало желание на лице стража. Не желание даже, потребность.

Он низко рыкнул.

– Я хочу впиться в тебя зубами. Я хочу кормитьсятобой! – Он схватил меня за руки, сжал их до синяков, в глазах вспыхнулстрах. – Что это со мной? Во что я превращаюсь?!

– Ты голоден? – Я слышала, как задаю вопрос, но непомнила, как он пришел мне в голову. Пульс замедлился, я была совершенноспокойна, умиротворена.

Никка мотнул головой.

– Нет, ни есть, ни пить я не хочу. – Он встряхнулменя, потом вроде опомнился. Я видела, как он пытается разжать хватку у меня наруках, но он так и не отпустил меня. – Я хочу тебя, Мерри, тебя.

– Хочешь секса?

– Да... Нет... – Он нахмурился, а потом завопил ототчаяния: – Я не знаю, чего я хочу!

Он ошарашенно на меня посмотрел:

– Я хочу тебя, но так, словно ты и пища, и питье, илюбовница.

Я кивнула и положила руки ему на локти. Даже там кожа у негобыла мягкая. Была ли она такой нежной до того, как у него выросли крылья? Я немогла припомнить. Я вообще не могла припомнить Никку без крыльев. Словно онстал настоящим, только когда крылья вырвались у него из спины.

– Она – Богиня, – проговорил Дойл отпорога. – Любой из нас жаждет прикосновения божества.

В глубине своего неестественного спокойствия я точно знала,что он прав.

– Я могу превратить его в то, чем желает его видетьБогиня. Сейчас, этой ночью.

– Но она – Богиня, а ты – смертная, и тебе нужно большесна, чем ей, – возразил Дойл, скользя в комнату, словно обрывок самойтьмы. Он подошел к дальнему краю постели и после секундного колебания нагнулся.Он так и остался на коленях у кровати, но давление на меня, о котором я преждеи не подозревала, ослабело. Я смогла дышать, и пульс вернулся к бешеному ритму.Страх возник опять с выплеском адреналина, от которого у меня голова пошлакругом, но тут же исчез – так же быстро, как появился. Никка растерянно моргал.

– Что это было, вот сейчас? Что это было? – Онвыпустил мои руки и осторожно попятился по постели, стараясь не повредитькрылья.