Дойл не двинулся с места.

– Похоже, чаша обладает собственной волей.

– О чем ты? – спросила я.

– Она не завернута и лежит на боку.

Я перебралась на другую сторону и увидела, что он вытащилчашу из-под кровати, потянув за край шелковой наволочки, на которой онапо-прежнему лежала, хоть уже и развернутая.

– Я ее завернула, Дойл. Даже если б она упала случайно,она не могла так аккуратненько развернуться, да еще и шелк разгладить.

Дойл посмотрел на меня, стоя на колене и держа уголок шелкадвумя пальцами.

– Я уже сказал, Мерри, чаша имеет свою волю, но будь яна твоем месте, я убрал бы ее подальше от постели. Или ты будешь очень веселопроводить каждую ночь, когда кто-то из нас будет с тобой.

Я вздрогнула:

– Да в чем дело, Дойл?

– Богиня решила вновь заняться нашими делами, насколькоя понял.

– Расшифруй, пожалуйста.

Он посмотрел мне в глаза:

– Чаша вернулась, и в день ее возвращения милость еепролилась на нас снова. Кромм Круах опять среди нас, как и Конхенн. Те из нас,что были богами, вернулись к прежней славе, и те, что богами не были,приобретают силы, о которых им и не мечталось.

– Богиня использует Мерри как посланника, –предположил Рис, но нахмурился и качнул головой: – Нет, скорее Мерри напоминаетживую версию чаши. Она наполняется благодатью и проливает ее на нас.

– Я не имею отношения к тому, что сила вернулась ктебе, – буркнула я, положив руки на бедра.

Рис улыбнулся:

– Может, и так.

– Ты был в той комнате, – припомнил Дойл.

Я посмотрела на него и встряхнула головой:

– Нет, Дойл, с Мэви и Холодом совсем не то произошло,что с Рисом.

Дойл поднялся и провел руками по незастегнутым джинсам,словно пытался стереть с пальцев какое-то ощущение. Какое? Силы, магии,прикосновения шелка? Я едва не задала вопрос, но Шалфей меня перебил:

– Посмотри на мои глаза, Дойл, посмотри – вот чтосделала наша прелестная Мерри!

Шалфей обежал кровать, чтобы дать Дойлу полюбоваться своимиглазами.

– Рис мне сказал, что твои глаза теперь трехцветны.Крылья Шалфея чуть обвисли, словно от разочарования, что его сюрпризподпортили.

– Я теперь сидхе, Мрак, что ты на это скажешь?

Губы Дойла чуть искривила усмешка, какой я у него еще невидела. У кого-нибудь другого я бы эту усмешку назвала жестокой.

– А ты не пробовал еще уменьшаться?

– А что такого? – насторожился Шалфей.

Дойл пожал плечами, улыбка стала заметней.

– Ты пробовал сменить форму с тех пор, как изменилисьтвои глаза? Просто ответь.

Шалфей замер, стоя между мной и Дойлом, и я увидела, какзатрепетали его крылья, словно цветок на сильном ветру. Он вздрогнул еще раз иеще, а потом запрокинул голову и завыл. Без слов, без надежды – отчаянный,щемящий плач.

Я будто приросла к месту, пока не затихли последние отзвукиэтого крика.

– Что случилось?! – Я потянулась к его плечуповерх крыла. Он отпрыгнул.

– Не тронь меня! – Он попятился к двери. За егоспиной возник Холод, и Шалфей отпрянул и от него. Кажется, мы все его пугали.

– Что случилось? – снова спросила я.

– Для крылатых быть сидхе имеет свою цену, –бросил Дойл со злорадной ноткой. Я уже догадывалась, что у них вышла какая-тогрызня, но я и не представляла, насколько она была злобной. В жизни не видела,чтобы Дойл опускался до подколок.

Шалфей ткнул пальцем в сидящего на кровати Никку:

– Он о крыльях не знает ничегошеньки! Он никогда неплыл над весенним лугом, не знал, как чист и медвян бывает ветер! – Онстукнул кулаком в голую грудь. – Но я знаю! Знаю!

– Я не понимаю, – сказала я. – Что такого страшногодля Шалфея в том, что он стал сидхе?

– Ты украла у меня крылья, Мерри, – ответил он, ина лице появилось выражение такой невыносимой утраты, что я потянулась к нему.Мне надо было его обнять. Прикоснуться к нему. Попытаться стереть это выражениеиз его глаз.

Он выставил мне навстречу бледную желтую ладонь.

– Нет, довольно, Мерри. С меня на сегодня сидхедовольно.

Рис откашлялся, и Шалфей опять испуганно вскинулся – иобнаружил, что Рис стоит почти вплотную к нему, пройдя к зеркалу через всюкомнату. Шалфей загнанно огляделся, словно ища выход из ловушки, в которую мыего поймали. Холод и правда перегораживал единственный выход, но Шалфей не былв ловушке. Во всяком случае, в том, что я называла ловушкой.

Шалфей опять указал на Никку:

– Знаешь, как мы звали бы его, если бы он с такимикрыльями родился?

Все вокруг попытались состроить непроницаемые лица, хотяполучилось в результате что угодно от сарказма до высокомерия. Рис сказалнаконец:

– Я сдаюсь. Как вы звали бы Никку, если бы он родился скрыльями?

– Проклятым! – выплюнул Шалфей, словно словагрязнее в мире не было.

– Почему проклятым? – не могла понять я.

– У него есть крылья, а летать он не может! Он слишкомтяжел, чтобы крылья ночного мотылька могли поднять его в воздух. – Шалфейстукнул себя по груди: – Как и я теперь слишком тяжел для моих.

– Что тут у вас?.. – спросил с порога Гален,протирая глаза. Его спальня была отсюда самой дальней.

Никто из нас не успел сказать ни слова, как Шалфейпромаршировал к нему, протиснувшись мимо Холода.

– Глянь, глянь, во что меня превратили!

Гален вытаращился на Шалфея:

– Что... Твои глаза!

Шалфей оттолкнул его с пути, прошипев напоследок черезкрылатое плечо:

– Злые, злые сидхе!

И ушел.

– Давай за ним, Рис, – скомандовал Дойл. –Присмотри, чтобы ничего не случилось.

Рис подчинился без возражений. Ушел он нагишом, как иШалфей. Я понадеялась, что снаружи никто не притаился с инфракрасной камерой, апотом сообразила, что снимки в газетах – не самая большая наша беда. Слишком ядавно оставила волшебную страну и живу среди людей, а то вообще бы о такойерунде не подумала.

– А что может случиться? – спросила я.

– Что-нибудь с самим Шалфеем.

– То есть как бы он с собой чего не сделал от отчаяния,что лишился способности летать?