У меня было много гостей, много цветов и много открыток иписем.

Но еще у меня было много бессонных ночей, когда я не могзаснуть от боли. Мои загипсованные и перебинтованные рука и ноги лежали наспециальных подвешенных шинах, а на пояс был положен гипсовый слепок, которыйвсе время давил на живот и спину. Еще я, конечно, получил перспективудлительного пребывания в больнице и бесконечных поездок в комнату ужасов,невинно именуемую Отделением Терапии.

Ох, и еще одна вещь — я получил много времени.

Я читал газеты, я задавал вопросы своим посетителям, и оченьчасто, когда события стали развиваться дальше и у меня начали складыватьсякое-какие подозрения, я спрашивал себя, не мог ли я потерять рассудок.

В больнице я находился вплоть до Рождества, и к томувремени, когда вновь очутился дома, мои подозрения почти обрели своюокончательную форму. Мне было все труднее отрицать их чудовищный смысл, и ядьявольски хорошо понимал, что не потерял рассудок. В некоторых отношениях мнебыло бы гораздо лучше — гораздо спокойнее и удобнее, — если бы я мог поверить вэто. К тому времени я был больше чем испуган и больше чем влюблен в девушкумоего лучшего друга.

У меня было время, чтобы думать… слишком много времени.

Времени, чтобы найти себе сотни имен за то, что думал о Ли.Времени смотреть в потолок моей комнаты и желать, чтобы я никогда в жизни неслышал об Эрни Каннингейме… или о Ли Кэйбот… или о Кристине.

Эрни Каннингейм получил официальное разрешение наэксплуатацию «плимута-фурии» в полдень 1 ноября 1978 года. Так закончилсяпроцесс, который на самом деле начался в вечер, когда Дэннис Гилдер помог Эрнизаменить спустившее колесо автомобиля. Эрни уплатил акцизный сбор, налог нагородские дороги и пошлину за регистрацию. В Бюро транспортных средствМонроэвилла ему выдали номерной знак HY-6241-J.

Из Монроэвилла он вернулся на машине, которую ему одолжилУилл Дарнелл, а из гаража выехал за рулем Кристины. Он вел ее домой.

Его отец и мать вернулись из университета на один час позже.Ссора произошла почти сразу.

— Вы ее видели? — спросил Эрни, обращаясь больше к отцу, чемк матери. — Сегодня я зарегистрировал ее.

Он гордился собой; у него были причины гордиться собой.Кристина была тщательно вымыта и сияла в лучах осеннего солнца. На ней ещеоставалось довольно много ржавчины, но она выглядела в тысячу раз лучше, чем вдень, когда Эрни купил ее. Крылья, капот и заднее сиденье были новехонькими. Салонбыл вычищен до блеска. Стекла и хромированные детали сверкали так, будто ихнатирали несколько дней подряд.

— Да, я… — начал Майкл.

— Разумеется, мы ее видели, — перебила его Регина. Онаяростно взбалтывала коктейль, плескавшийся в ручном миксере. — Мы чуть ненаехали на нее. Я не хочу, чтобы она стояла здесь. Наш участок выглядит, какместо для подержанных автомобилей.

— Мам! — вырвалось у ошеломленного и уязвленного Эрни.

Он посмотрел на Майкла, но Майкл встал и пошел в другуюкомнату — возможно, он решил, что ему тоже нужно выпить.

— Она нам не подходит, — сказала Регина Каннингейм. Ее лицобыло бледнее обычного; пятна на щеках делали его похожим на клоунский грим. Онаналила в стакан половину порции джина с тоником, отпила и сморщилась так, будтоприняла горькое лекарство. — Отвези ее туда, где взял. Мне она не нравится, и яне хочу, чтобы она стояла здесь. Все.

— Отвезти назад? — переспросил Эрни, теперь уже обозленный.— Там она стоит мне двадцать баксов в неделю!

— Она обходится тебе гораздо дороже, — сказала Регина. Онадопила коктейль и поставила стакан на стол. — На днях я заглянула в твоюбанковскую книжку…

— Что ты сделала? — У Эрни глаза полезли на лоб.

Она немного покраснела, но взгляда не отвела. Вернулся Майкли с несчастным видом остановился в дверях.

— Я хотела знать, сколько ты потратил на эту проклятуюмашину. Что здесь такого странного? В следующем году тебе нужно поступать вколледж. Насколько я знаю, в Пенсильвании не так просто получить бесплатноеобразование.

— Поэтому ты пошла в мою комнату и рылась в моих вещах дотех пор, пока не нашла банковскую книжку? — тихо проговорил Эрни. Его серыеглаза горели злостью. — Может, еще ты искала наркотики. Или порнографическиежурналы. А может быть, проверяла подтеки на простыне.

У Регины раскрылся рот. Она ожидала от него злости, но неярости.

— Эрни! — заорал Майкл.

— А что, почему бы и нет? — в ответ закричал Эрни. — Ядумал, что это мое дело. Сколько раз вы твердили, что я несу ответственность занего?

Регина перевела дыхание.

— Я очень разочарована твоим поведением, Арнольд. Ты ведешьсебя, как…

— Не говори мне, как я себя веду! Что еще я долженчувствовать? Два с половиной месяца я работал над ней, а когда привез домой, тослышу, что должен отвезти обратно! Мне, наверно, следует плакать от счастья?

— Это не повод, чтобы разговаривать с матерью в таком тоне,— сказал Майкл. — И употреблять такие слова.

Регина протянула стакан мужу:

— Сделай мне еще что-нибудь выпить. Свежая бутылка джинастоит в шкафу.

Майкл Каннингейм посмотрел на жену, на сына, снова на жену.В обоих он увидел непоколебимую решимость. Захватив пустой стакан, он вышел изкухни.

Регина мрачно оглядела сына. Она не хотела упускать шансавыбить тот клин, который с самого лета засел в их отношениях.

— В июле у тебя в банке лежало почти четыре тысячи долларов,— сказала она. — Приблизительно три четверти ты должен был потратить…

— О, так ты давно все подсчитала? — перебил ее Эрни. Он селна стул, не спуская глаз с матери. В его голосе послышались презрительныенотки. — Мам, а почему ты просто не перевела эти деньги на свой счет?

— Потому что до недавних пор ты сам знал, для чегопредназначались эти деньги. Но в последние два месяца твоя голова была занятатолько машиной, а теперь еще и девочками. Ты как будто свихнулся на том и надругом.

— Благодарю. Это самое объективное мнение о моем образежизни.

— В июле у тебя было почти четыре тысячи долларов. На твоеобразование, Эрни. На твое образование. Сейчас у тебя осталось две тысячивосемьсот. За два месяца ты потратил тысячу двести. Вот почему я не хочу видетьтвоей машины. Ты должен меня понять. По-моему…