Елагина? — смущенно осведомился Перлов. — Перезанимались и плохо спали? Любой преподаватель вам скажет, что знания, важны, но и о здоровье не стоит забывать.

Собрав в кулак всю смелость и, так и не сумев усмирить кипучую злость, грозящую прожечь в коже дыру и лужицей вылиться наружу, я выпалила:

— Как мило с вашей стороны беспокоиться о моем здоровье. И об оценках тоже. Хотя последнее, знаете ли, излишне.

— Прошу прощения?

Я устремила всю волю в новый вопрос:

— Зачем вы исправили мои оценки?

Перлов моргнул, тихо ойкнул, открыл рот и снова закрыл его. А потом открыл еще раз и наконец сказал, будто не осознавая, что именно говорит и для чего:

— Я их не исправлял. Сегодня утром заметил, что дела у вас слишком хорошо для весьма посредственных способностей и плохой посещаемости, но решил оставить все как есть и сделать вид, будто так и задумывалось.

— Но почему?

— Мой журнал не мог попасть в чужие руки, а предательство близких — всегда тяжело. После недавнего развода с женой…

— Так, стоп, — резко остановила его я, не желая лезть в душу профессора слишком глубоко. — Не думаю, что вы готовы делиться такими вещами со мной.

— Не готов, — подтвердил он и, взмахнув почти лысой головой, пришел в себя.

Переложил поближе к краю журнал с оценками, потом ручку, подаренную студентами, и пушистый брелок с ключами от машины.

Меня обдало пронизывающим до костей холодом. Внутри все сжалось от ощущения надвигающейся беды.

— Это ваше? Ключи от бордового «жука»?

— Да. Дочь брелок подарила, и я ношу, несмотря на то, что женский.

Я ведь видела брелок раньше, пусть и в других руках.

Видела — и ничегошеньки не поняла, хотя ждала подлянки с самого начала.

— Мне… Мне надо идти, извините.

— Куда? А как же экзамен?

— У меня автомат.

Мы дождались Яна у лестницы второго этажа. Я готова была рваться к виновнику — а верней, виновнице — бед сразу, но Чернов решил, что пара лишних рук не повредит.

Пришлось ждать, и это ожидание, полное тревожного предчувствия и яростных обвинений себя — в тотальной невнимательности, глупости и лени — далось мне особенно тяжело.

А ведь еще в день, когда Татьяна гадала по своей ни с чем не сравнимой методике, я видела, как она ставит подпись за Перлова. Легко, непринужденно и очень похоже.

Конечно, Татьяна не заметила признаков подделки оценок, ведь она сама их и подделала…

А потом забрала у Перлова ключи от машины и попыталась убить меня и Яна, едва мы сблизились.

Зачем? Неужто еще одна ревнивая потенциальная пассия?

— Предлагаю узнать ответы из первых рук, — воскликнул Ян, быстро уловив суть моего открытия.

Дверь на кафедру оказалась не заперта, и мы вошли без стука.

Татьяна будто знала, что мы придем. И ждала.

Ворвавшись в маленькое помещение вслед за мальчишками, наотрез отказавшимися пропускать меня вперед, я заметила, что Татьяна стоит к нам лицом, и рука у нее перемотана желтыми от лекарства бинтами.

— Иногда, чтобы исполнилось предначертанное, судьбе надо помочь, — ответила она на невысказанный вопрос и усмехнулась.

Лицо ее показалось застывшей, лишенной эмоций и самой жизни маской.

— Только не говорили, что провела ритуал и связала себя клятвой перед судьбой, — поморщившись, произнес Чернов.

Похоже, такой ритуал нес нам новые проблемы, которых он никак не ожидал, и Иван до последнего надеялся, что в этот раз обстоятельства пощадят наши несчастные головы и сыграют на нужной стороне.

Но нет.

Конечно, нет.

— Ты знаешь другой способ исправить судьбу, кроме как дать обещание исполнить за нее грязную работу? Я — нет.

Чернов, незаметно оттеснив меня с Владимировым за спину, покачал головой.

Они оба были правы: убить нас пытался всего лишь человек, руководствуясь сомнительными и очень личными мотивами.

Я вспомнила огромную сумму и название лекарства, что видела у Татьяны на мониторе в самый первый день.

Для кого оно?

— И все равно тебе не стоило.

— Это вам не стоило мстить моему роду за грех бабки, умершей почти век назад. Несправедливо и жестоко даже для таких, как вы. Мой брат болен, а мне не дали бюджетное место в аспирантуру и прилагающийся к нему грант. Что оставалось делать?

— Найти работу? — хмыкнул Ян.

— Не пытаться кого-то убить уж точно, — ядовито добавила я.

— Ты вообще молчи, — в ярости закричала Татьяна, тыча в меня длинным пальцем с острым, как коготь, ногтем. — Если бы не папочка, выбивший тебе последнее свободное место по гранту, мое место не перераспределили бы.

— Не понимаю.

— Я не удивлена, — продолжила бушевать ведьма. — Университету дали грант и места, но, чтобы всунуть тебя в группу, что уже была заполнена, пришлось искать нестандартные решения.

Я тихо охнула.

Вот и поступление, бюджет, столица.

А ведь подчиняясь воле отца — которая и мне самой не очень-то нравилась — меньше всего я ждала стать кому-то костью в горле. И все же стала.

— Поэтому ты подделала мои оценки? — спросила я, отчаянно желая выяснить обстоятельства до конца, прежде чем решать, как с ними разбираться.

До самого момента с брелком я думала, что всему виной Чернов. Искренне.

— Я подделала их не из-за ненависти к тебе. Мне пообещали за это кое-что, — холодно ответила Татьяна и, будто вспомнив о своем нездоровом интересе к Яну, бросила на него голодный и недобрый взгляд, — и, кстати, так и не заплатили за работу.

— Тебе стоило взять деньгами, — сказал Ян.

Я почувствовала, как почва выскальзывает из-под ног.

— Серьезно?

Во всех смыслах преданное сердце гулко екнуло в груди. А потом забилось часто-часто.

— Какого?.. — озвучил мои мысли, никак не желавшие складываться в слова без ярких междометий и нецензурной брани, Чернов.

— Я хотел дать нам шанс. Не мог позволить, чтобы ты ушла после первой же сессии… Не мог потерять так скоро, — опустив глаза в пол, чего, казалось, не делал никогда раньше, продолжил Ян. — Потому попросил Таню исправить кое-что в журнале Перлова. А потом все вышло из-под контроля.

Я попыталась найти Яну сносное оправдание, но не смогла.

Любовь, оказывается, и правда не все, как и предупреждал Чернов.

— Тебе стоило рассказать мне раньше.

— Знаю.

— Проехали, — оборвала его я, не представляя, что скажу и сделаю потом, когда мы выйдем из проклятой комнаты и останемся наедине.

Чернов, будто оказавшийся между молотом и наковальней, удивленно присвистнул, но в сторону не отошел, позволив мне скрыться за его спиной — с непрошенными слезами и обманутыми ожиданиями.

— Говорила мама брать за работу вперед, — зло бросила Татьяна. — Но платить все равно