Среди разбойников крик поднялся такой, что его оглушило.Снова заблистали сабли. Солдаты подались в стороны, и Засядькопредусмотрительно вдвинулся в их строй. Тут же заметил, как появились люди изокружения Али-паши, начали успокаивать воинов истинной веры, даже оттаскиватьсилой.

Когда разозленную толпу увели, Афонин спросил неверяще:

– Ваше благородие, неужто удалось?

– А ты не верил?

– Да я-то верил… в вашу удачу, ваше благородие… да толькоАли-паша, говорят, совсем закусил удила. Грозится на Стамбул пойти, семьюсултана вырезать и свое племя на престоле усадить!

– Гм… солдатские уши слышат больше, чем генеральские вПетербурге. Ты прав, с Али-пашой еще повозиться придется. Таких людей землярождает редко.

Знаменосец смотрел влюбленными глазами:

– Разве что в Малороссии родился такой… Вы не заметили, онпохож на вас, ваше благородие?

Афонин пробурчал:

– Надо спросить у бывалых людей, не разбойничал ли Али-пашав молодости в степях Малороссии. Чем черт не шутит, когда бог спит? Яблочко отяблони… Не зря же нашла коса на камень!

В городе Засядько велел солдатам разбиться на группы втри-четыре человека, не разлучаться, беречь друг другу спину. Люди Али-пашипокидают город, но могут не удержаться от соблазна напасть на одинокогосолдата, затем в качестве трофея долго таскать его отрубленную голову.А то и засушат и будут хранить как сувенир, чтобы и внуки видели доблестьдеда, нападавшего не только на толстых торговцев, но и на профессиональныхсолдат!

Дома зияли выбитыми окнами и распахнутыми, а то и сорваннымис петель дверями. Трупы лежали на улицах, ветерок растрепывал волосы и задиралподолы убитых женщин. Мужчины лежали в лужах крови, жестоко изрубленные, словнои мертвых секли ятаганами. Улицы были усеяны обломками мебели, выброшенной изокон, осколками посуды, обрывками одежды, одеял. Ветерок гонял по закоулкамоблачка легкого пуха из распоротых перин и подушек.

– К воротам, – велел Засядько коротко. –Боря, возьми дюжину солдат, обойди вон тот квартал.

– Где тебя искать?

– На пристани. Уцелевших от резни сейчас грузят на корабли.Турки покупают всех, кто молод и здоров. В империи всем находятприменение… Тебя бы, скажем, на галеру не взяли, хлипковат, но коз пасти…

Куприянов обиделся:

– Коз!.. Козы сами пасутся. Я бы у них сразу султаномстал. А у султанов знаешь какие гаремы?

– Султаном коз?

Куприянов увел отряд быстром шагом, а Засядько бегомзаспешил к пристани. За ним тяжело грохотали солдатские сапоги. Покидающиегород отряды Али-паши угрюмо жались к стенам домов. Почти все тащили узлы снаграбленным, кое-кто нагрузил тюками жителей, теперь гнали их как рабов,используя в качестве мулов.

Солдаты роптали, несчастные были жестоко избиты, шатались,но Засядько велел не задерживаться. Красивая смерть бывает только в разгар боя,а потом идут отвратительные будни войны с их грабежами, беззаконием и медленнымумиранием от ран. И пока еще реально не придумано, как во время войнщадить от насилия мирных жителей.

Большая часть людей Али-паши уходила берегом, там осталисьеще не разграбленные города и села, но часть с богатой добычей грузилась накорабли. Когда Засядько явился на пристань, по трапам уже тянулись унылыецепочки рабов, вчера еще достойных жителей Превезы. Российский фрегат стоял,повернувшись боком, черные дула орудий смотрели в упор. Видны были аккуратныепирамиды ядер. Канониры стояли наготове, факелы в их руках горели.

Он стиснул зубы, но молчал. Россия ради укрепления своеймощи не гнушается и таким союзником. Более того, в случае какого-либо спорароссийское командование тут же наказывает своих офицеров, стремясь угодить тойстороне, пусть даже таким дикарям. Эта стычка с Али-пашой наверняка не пройдетбезнаказанно. Но есть пределы, за которые русский офицер переступить не всилах. И честь свою топтать не даст, ибо это частица чести России, что бытам ни говорили чиновники в Генштабе!

– Стойте, – сказал он внезапно, двое солдат сготовностью бросились на мостки, остановили пожилого человека в изорваннойодежде. – Это не грек и не серб!

Янычары закричали возмущенно, солдаты выставили штыки.Человек огляделся дико, внезапно вскрикнул с надеждой, быстро-быстро заговорилна немецком:

– Ради всех святых, спасите! Я торговец из Кельна, меняздесь ограбили, а теперь хотят продать в каменоломню…

Засядько сделал знак солдатам, те выдернули немца из цепочкипленных, спрятали за своими спинами. Остальные невольники с криками и плачемначали протягивать руки, прося защиты. Янычары с рычанием били их плашмясаблями, гнали на корабль.

Торговец дрожал, шептал благодарности, обещал расплатиться вКельне. Солдаты роптали, смотрели на проклятых турок злыми глазами. К томуже эти разбойники вовсе не турки, турки сейчас тоже союзники, это вчера с нимиво­е­вали и завтра, похоже, будут, а сегодня голова кругом идет, кто с кем и зачто бьется – непонятно… Добро бы за веру истинную православную, так нетже: янычары на глазах режут как овец православных сербов и греков, а ты стой,не вмешивайся, даже улыбайся, ибо России от этой резни что-то да перепадет.

Перепасть перепадет, подумал Засядько угрюмо, да только имяРуси будет замарано. Лучше не брать свою долю из награбленного, потом этобогатство боком выйдет.

Еще двоих он вырвал из рядов невольников, признав в нихевропейцев, на большее не решился. И так с него, скорее всего, сорвутэполеты и отправят в солдаты.

Затем послышался конский топот. В сопровождении большойгруппы всадников впереди скакал высокий чернобородый мужчина. Белые зубыблестели в черной как смоль бороде, глаза были дикие, разбойничьи, он выделялсястатью и удалью.

Засядько невольно залюбовался главарем разбойников, которыйсумел завоевать целую страну и теперь угрожает самому султану. Он был по-своемукрасив, как бывает красив хищный зверь, полный силы и ловкости.И головорезов подобрал под стать себе, но и среди них выделяется, как орелсреди кречетов.

– Зась-ядь, – крикнул Али-паша предостерегающе, –мои люди жалуются на тебя!

Засядько помахал ему рукой:

– Почему? Разве союзникам не принято делиться?

Али-паша оскалил зубы в понимающей улыбке:

– Но город-то я брал один?

– Наш флот перехватил эскадру французов, что шла сюда напомощь…

Он умолк, сердце екнуло. По трапу гнали женщин, среди нихмелькнуло знакомое лицо. Трое из женщин прижимали к себе плачущих детей.

Али-паша проследил за взглядом русского офицера: