Он отвернулся и поехал по узкой дороге вдоль кромки воды,глядя только вперед. Прибой шумел победно, торжествующе. Над зеленоватымиволнами царственно реяли альбатросы, а слева от дороги поднималисьвеличественные оливы. Александру показалось, что именно эти деревья помнятнатиск варваров на Рим, видели Юлия Цезаря, Суллу, Спартака, Ромула и Рема…Хотя нет, оливы столько не живут. А сколько? Он не знает, но лучше думатьоб оливах, чем об этой насмерть испуганной женщине, о ее ребенке, о еераспухших губах – все-таки по лицу били, мерзавцы…

Холодная ярость прилила с такой силой, что он застонал изаскрипел зубами. Конь испуганно прянул ушами, ускорил шаг. Александр натянулповодья, придержал. Он впервые отдал такой бесчеловечный приказ: пленных небрать. Но сейчас, если бы можно было их убить дважды, он велел бы убить всехснова. Чтобы не ускользнул от возмездия тот, кто посмел коснуться ее.

К Грессеру, странно, совсем нет ненависти. Хотя тотявно потратил этот год, который он провел в боях в Италии и в том страшномпереходе через Альпы, на то, чтобы склонить Кэт отказаться от обручальнойклятвы. К жажде получить Кэт наверняка добавилась и исступленная ненавистьк нему, безродному малороссу, выходцу из ненавистного казачества. Получив Кэт,он одержал двойную победу. И еще неизвестно, какая из них для него важнее.

Через два дня встретил бредущих навстречу изможденных людей.Почти у всех были разбитые в кровь лица, от одежды остались одни лохмотья.Увидев русских солдат, бросились к ним, пали на колени, жалобно хватали заноги, что-то кричали жалобно и протяжно, слезы бежали по щекам, оставляягрязные дорожки.

Засядько выслушал через толмача, помрачнел:

– Да, союзничек у нас просто чудо. Мы рядом с ним простоангелы.

– Что стряслось, ваше благородие?

– Али-паша отличился. Французы его не взяли в союзники,замараться не хотят, теперь он вроде бы с нами. Мы никем не брезгуем. Ворвалсяв Превезу, учинил резню. Мол, бей проклятых французов. Ну, как у них иполагается: вырезал старых и малых, а молодых девок и парней продал в рабство.Тех, кто покрепче, приковал к галерам.

Афонин ахнул:

– Французов?

– Да сколько там было французов, – отмахнулся ­Засядько. –Они почти все полегли еще раньше в бою… Местных жителей, своихсоотечественников! Сперва головы ­рубил и складывал в кучи, а потом работенкуупростил. Посрезал у каждого убитого левое ухо, набрал несколько мешков,отправил в Порту турецкому султану. Ну, тому самому, который дал ему фирман науправление Албанией…

Солдаты уже раздавали уцелевшим от резни свой скудныйрацион. На их суровых лицах читались гнев, сострадание.

Засядько развел руками:

– Что я могу?.. Нам запрещено ссориться с местными властями.Наш противник – французы. Только французы.

Афонин спросил сумрачно:

– Да неужто такой зверь с нами в одной упряжке? Нам жесовестно будет Европе в глаза смотреть. Да и с нами ни одна порядочная странадаже за кустом рядом не сядет!

А другой солдат пробурчал:

– Что Европа… Что я родне скажу?

Молодая женщина, заливаясь слезами, ухватила его за ноги,целовала покрытые пылью сапоги. Солдат попробовал поднять ее, от смущения сталкрасным как вареный рак, но она отчаянно цеплялась за его ноги. Афонинотвернулся, провел ладонью по глазам.

Засядько поколебался, в такое трудное положение еще непопадал. Султан, которому Али-паша отослал уши казненных, в настоящее времясоюзник России. Да, русско-турецкие войны возникали одна за другой, но сейчас ссултаном ссориться нельзя. Если он вдруг выстрелит по людям Али-паши, это можетвызвать гнев султана. Тот пожалуется русскому командованию, а то, дабы жалобане дошла до ушей императора, в угоду туркам прихлопнет своевольного капитанавместе с его батальоном.

– Отправляйся на корабль, – велел он Куприянову. –Поговори с Баласановым. Он мой друг, поймет. Скати на берег две-три пушки… дане корабельные, а наши, что готовились для десанта. Я возьму их с собой.Сам Баласанов пусть встанет напротив Превезы, откроет все порты, чтобы в городевидели нацеленные на них пушки! Да, если не трудно, хорошо бы возле пушекпоставить канониров с зажженными фитилями. Будто бы ждут только сигнала кначалу мощной бомбардировки!

Куприянов побледнел:

– Саша… тебя за это ждет Сибирь!

– Но честь будет спасена.

– Однако это и так прямое неповиновение приказу… Нет, хуже!Это вовсе своевольство.

– Меня в этом уже упрекали, – ответил Засядькомрачно. – Был такой Суворов, слыхивал?

Куприянов молча смотрел, затем крепко обнял старшего друга,повернулся и, взяв двух солдат, галопом унесся впереди отряда.

Баласанов подвел могучий фрегат к городу, развернул бортом иоткрыл порты, откуда зло щерились черные дула огромных корабельных орудий.Канониры стояли с зажженными факелами, как просил Засядько, но ко всему прочемуБаласанов, выказывая дружбу, сделал больше: на палубе вовсю имитировалиприготовления к высадке десанта.

Уцелевших жителей, которые бы обрадовались защите, уже неоставалось, а среди головорезов Али-паши началась паника. Засядько же двинулсяво главе отряда к воротам города. Шел он под неумолчный треск барабанов,впереди шагал знаменосец с развернутым знаменем. Гренадеры двигались спримкнутыми штыками, готовые к атаке. По бокам отряда везли четыре полевыепушки, дула смотрели на крепость.

– Ждите здесь, – велел Засядько у ворот. –Я пойду с одним знаменосцем.

—Не опасно?

Засядько кивнул на боевой фрегат, откуда на город в три рядасмотрели пушки:

– Если это не поможет, то наш отряд все равно Али-пашу невыбьет. Да и не имеем права. Российскому могуществу урон будет.

Куприянов кивнул:

– Либо честь без пятен, но урон в мощи, либо мощь без чести…Французы выбрали первое.

Засядько смолчал, кивнул знаменосцу и пошел к воротам. Тебыли распахнуты во всю ширь, обезглавленные трупы защитников лежали по краямдороги. Французы побрезговали принять Али-пашу в союзники, в Европе чистыеладони ценятся выше, чем грязные кулаки, но у Руси своя дорога, она стремитсястать сильной во что бы то ни стало. А за ценой, как часто говорится наРуси, не постоим!

Янычары Али-паши бросились навстречу с обнаженнымиятаганами. Засядько презрительно усмехнулся, молча ткнул пальцем через своеплечо. Отсюда хорошо был виден красавец фрегат, его зияющие порты и жерлапушек. И даже было видно, что на воду спускают десантные шлюпки, а напалубе выстраиваются гренадеры с примкнутыми штыками.

Лопоча на местном диалекте, янычары повели его во дворец.Отточенные ятаганы, сабли и кинжалы сверкали со всех сторон. Засядько шелневозмутимо, а когда один из наиболее ретивых толкнул знаменосца, рыкнулсвирепо, звучно ударил ладонью по эфесу шпаги.