Он поспешно натягивал одежду, морщась то и дело, задевая растревоженное плечо. Катаси торопился. Пусть Юкия и избегала его весь вечер, сейчас он позабыл об этом. Так же как и о том, что решил позволить девушке разобраться в себе после поцелуя, который её, похоже, ошеломил ещё больше, чем его самого.

Он вышел во двор и уверенно пошёл к двери, за которой Юкия скрылась сразу после ужина. Странное устройство дома, где каждая комната имела собственный выход в сад, сейчас его не волновало, как и то, что, возможно, хозяйка дома истолкует его поведение превратно. Да и, если разобраться, какое ему дело до репутации, которую они с Юкией приобретут в городе духов?

Он отодвинул створку сёдзи и с ужасом понял, что час крысы уже настал. Девушка лежала на футоне, завернувшись в одеяло, и дрожала. Она часто дышала, и когда, услышав звук открывающейся двери, попыталась приподнять голову, приступ боли вырвал из её груди приглушённый стон.

Она старалась не кричать ещё сильнее, чем прежде.

Катаси лёг подле неё.

– Держись, – сказал он. – Мы обязательно справимся.

Он надеялся, что она поверила ему.

Следующий день был другим. Девушка больше не сторонилась его, но и о поцелуе с ним не говорила. Он, с одной стороны, радовался, что между ними всё стало как прежде, с другой – едкая досада поселилась в его сердце. Порыв юной девушки, неопытной и скромной, никак не хотел покидать его мысли, раз за разом заставляя нервно кусать губы. Он никогда не был так очарован одним лишь девичьим поцелуем, робким и по-детски невинным.

В этот день они с Юкией должны были пойти на ярмарку и поспрашивать о карпе. Мию уже пыталась сделать это накануне, но в городе её не любили. Потому лучше было бы им начать собственные поиски.

Когда она сказала это, на лицах Катаси и Юкии отразилось искреннее недоумение. Тогда Мию сказала с понимающей усмешкой:

– Каждая рыба, лягушка или другая речная тварь считает эту маску самой уродливой на свете.

Она постучала по выбеленной поверхности. Та отозвалась глухим стуком. Катаси понял: облик кошки, должно быть, и впрямь был не в чести в городе духов.

– Почему же ты её не снимешь? – спросила Юкия.

Мию ответила на удивление грустно:

– Я не могу ни снять эту маску, ни покинуть этот город.

Сказав это, она взяла в руки кисть и, обмакнув её в баночку с краской, нанесла несколько символов на лоб Юкии и на её запястья.

– Что это такое? – спросил Катаси, принюхиваясь к содержимому баночки.

– Краска. Я делаю её из хны, водорослей и крови Кото, – сказала она, не отрываясь от работы. – Это огромный сом, который часто приплывает к нам. Он сильный речной дух, потому запах его крови полностью отобьёт смрад человека.

– Зачем это? – спросила Юкия.

– Дорогая моя гостья, наивное дитя, – сказала Мию, – представь, что будет, если в городе узнают, что здесь появились два живых человека с большой мистической силой. Я боюсь, что вы в опасности каждый миг, что остаётесь здесь. Не будь твоего проклятия – я бы уже настояла, чтобы Кото вернул вас на берег. Неужели вы двое никогда не слышали историй о том, как ёкаи охотятся на людей?

Катаси поёжился. Они не рассказывали Мию и другим обитателям нового пристанища, что с ними приключилось прежде, чем они попали в водоворот. Увы, они не только слышали такие истории, а были участниками одной из них, весьма жуткой при этом.

Пока Мию заканчивала роспись на руках Юкии, Катаси сделал вещь, совершенно ему несвойственную: не спросив разрешения, он осторожно взял одну из закупоренных баночек с краской и положил к себе в сумку.

Мгновением позже он понял: Мию всё видела. Она как раз начертала последние символы на запястье девушки и повернулась в его сторону, чтобы, должно быть, позвать его сесть перед ней.

Маска скрывала её глаза. Казалось, в ней вообще не было прорезей, чтобы Мию могла смотреть сквозь неё по сторонам. Да только Катаси не сомневался: её взгляд устремлён прямо на него.

Ему стало стыдно. Одно радовало: Юкия уже не видела всей это сцены. Девушка успела покинуть маленькую комнатку, служившую Мию кладовой. От запаха краски, полной мистической силы, у Юкии кружилась голова.

Вместо того чтобы упрекнуть его в воровстве, Мию сказала так же тихо, как обычно:

– Смотри, чтобы краска не попала тебе в глаза: ослепнешь.

Катаси почувствовал, как горят его щёки и шея. Он сел перед нею, повинуясь жесту её руки, указавшему на освободившуюся циновку.

Краска на коже не ощущалась никак. Даже влажное прикосновение кисти было невесомым. Если бы он точно не знал, что Мию рисует на его коже незнакомые символы, – не догадался бы.

– Эта краска… Дело ведь не только в запахе? – спросил Катаси чуть погодя.

Он чувствовал покалывание в шраме с тех пор, как вошёл в эту комнату, а сейчас его левую бровь будто бы лизнул морозный воздух.

– Не только, – сказала Мию. – В ней духовная сила Кото. Он даёт мне добровольно немного крови: я не знаю почему, но этот дух считает нас своей семьёй и хочет защитить. Сом этот очень мирный и очень древний, такие существа с возрастом становятся только сильнее.

Она закончила роспись на лбу Катаси и принялась за его руки.

– Есть ещё кое-что, что вы должны знать, господин, – сказала Мию. – Люди, что живут по берегам реки, верят, что раз в сто лет бог реки берёт себе жену из рода людей. Это должна быть девушка, отмеченная красотой и духовной силой. Её воспитывают в храме, а потом отправляют в водоворот на лодке с почестями. Богу реки нужна человеческая жена, потому что когда-то святой монах наложил на него чары, из-за которых он начинает стариться, точно смертный, если подле него нет человеческой жены.

– Какой странный монах, – сказал Катаси.

Тревога закралась в его сердце: он понимал, что немногословная Мию не стала бы рассказывать ему эту легенду, если бы на то не было причин. Мысли о Юкии, красивой и наделённой способностью видеть незримое, заполнили его до краёв.

– Нет, он был мудрым: заставив породниться с родом людей, он вынудил бога реки заботиться о них. С тех пор речной владыка заставляет воды реки разливаться по весне, принося плодородный ил, препятствует наводнениям и паводкам, а морских хищников, которые нападают на рыбаков, наказывают со всей строгостью.

Она остановилась. Дурное предчувствие стало почти нестерпимым,