медленно открывающейся массивной, как бы не каменной, двери, — … это, как умереть. В бою или на плахе. Поскольку даже вечное заточение в подземельях Собора для тебя не возможно. Конечно, смотреть на ваши с сестренкой бесконечные муки и унижения — весьма приятное зрелище… Но, только глупец станет рисковать, имея дело с избранными. Все равно, что трапезничать при свечах, накрыв скатертью бочки с огневым зельем. А Гроссмейстер…

— Эй! — решил я прервать монолог чернобородого. — А как же последнее слово?

Двери в храм отрылись явно не с намерением пригласить меня зайти на огонек. Во всяком случае троица рыцарей с ног до головы закованных в латы традиционно черного колера, если и излучали приветливость и радушие, из-под опущенных забрал это понять было сложно. А вот руки сжимающие рукояти мечей — жест куда более вразумительный. Так что хотелось бы хоть немного прояснить ситуацию. И сделать это куда проще методом «вопрос-ответ», чем выслушивать похвальбу и угрозы, заманившего меня в ловушку «старика».

Моя реплика возымела нужное мне действие, и чернобородый на мгновение замер с открытым ртом, так и не закончив фразу. Потом сглотнул и раздраженно проворчал:

— Какое еще последнее слово?

— А что, нельзя? Ну, тогда хотя бы последнее желание. Даже казнимым преступникам полагается последняя рюмка или папироса.. — прибавил чуть быстрее, умеренно слезливым тоном.

— Последняя рюмка? — задумчиво произнес чернобородый, явно уже позабыв свои же слова о пире на пороховой бочке. — Это можно… Но, сначала отдай им оружие, преклони колено и протяни руки… выпить можно и со связанными запястьями.

Увы, не забыл, гад такой. Ну, ничего, я и мои триста слонов еще не спели свою финальную песню.

— Спасибо за предложение, но у меня желание более скромное… или более наглое… как посмотреть.

— Вот как? — вроде даже как растерялся тот. И сделал мне подарок — повелительным жестом остановил приближающуюся троицу. — Гм… Интересно. Ну, хорошо. Излагай. Ничего не обещаю, но…

— Очень хочу узнать… — говорю полушепотом и делаю шаг в сторону, вроде подходя на доверительную дистанцию, ставя «старика» между собой и черными рыцарями, одновременно увеличивая расстояние до них. — Кому сподобился… заметь, совершенно нечаянно, так перейти дорогу. Ведь до сих пор максимум моих желаний сводился к собственной деревеньке и уж совсем запредельно — осесть воеводой в крепости. Даже о городе не мечтал. И ни о каком троне, тем более, наследном — слыхом не слыхивал. Согласись, — если нет других вариантов и мне суждено сегодня умереть, — хорошо бы хоть понимать, за что?

— Не вижу разницы… — дернул плечом чернобородый, явно ожидавший услышать более заковыристую просьбу. — Если только это не попытка потянуть время. Говорят, утопающий и за соломинку хватается. Так зря… Эта соломинка слишком короткая.

— И все же… — еще шаг.

— Ладно. Слушай. Ты и твоя сестра…

— Но у меня нет сестры. Я...

— Не перебивай! — в голосе чернобородого зазвенел метал. — Ты еще лжецом меня назови!

— Извини.

— То-то…

— Еще раз прошу прощения, но я до сих пор не знаю, как к вам обращаться… эээ… ваше преосвященство?

— Не по чину, — мечтательное выражение на мгновение сменило суровую маску. — Я не кардинал… пока еще. После твоей казни… Думаю, Гроссмейстер Ордена должным образом оценит мои заслуги, и красное я буду носить уже не авансом. Но пока можешь звать меня отец Онуфрий.

Откровенно говоря, чуть не заржал. Блин, это ж надо додуматься. Кардинал — и Онуфрий. Да с таким имечком максимум на должности подьячего в сельской церквушке подъедаться. Подкачали родители. Меняй ксиву, болезный. Хотя, она тебе больше не понадобиться. А на могильном камне напишут просто: «Он был слишком самоуверен». Впрочем, не стоит забегать, а то ведь подобной эпитафией и меня могут придавить. Если только «чёрные соборники» в отличие от католиков не страдают пироманией и аутодафе здесь не в моде.

— И все же… святой отец… я хорошо помню себя с самого детства. И всегда был один.

— Ну, конечно… Император прекрасно позаботился о том, чтобы его наследники уцелели, и спрятал вас так, что всем нашим послушникам — а это многие сотни людей, понадобились десятилетия, чтоб распутать его хитросплетения и найти настоящего принца и принцессу. Вернее — твоя сестрица сама заявилась в Калварию и даже почти сумела добраться до императорского дворца. К счастью, именно почти. Иначе… Впрочем, это уже неважно, милорд. Во всяком случае, для вас.

— Как сказать, отец Онуфрий, — ухмыльнулся я, сбрасывая личину растерянного и испуганного мальца. — Судя из ваших слов, она еще жива. И дворец цел… А это в корне меняет дело. Теперь я принимаю эстафету и… как вы говорите — предназначение. Давайте посмотрим, чье кун-фу круче… Пистоль!

Верный двуствольник тут же оказался в руке и почти самостоятельно выбрал цель.

— Бах! Бах!

— Дзинь! Дзынь!

Выстрел почти в упор из пистоля такого калибра способен слона с ног свалить, а пара чернолатных рыцарей только пошатнулись.

— Ого! Неплохие у вас тут доспехи куют! Тоже хочу! Сабля!

Если пули не берут латы, то придется этих парней выколупывать вручную. То есть — фехтованием. Ибо, как сказано, нет таких твердынь, в которых опытный фехтовальщик не нашел бы прорехи. Это только кажется, что закованный в полную готику рыцарь неуязвим для клинка. На самом деле, слабых мест в сочленениях предостаточно. А самое главное — ограниченный обзор из-за забрала и определенная скованность движений.

Нет, пеший рыцарь совсем не похож на черепаху, особенно если доспехи приучен носить с детства, но все же, достаточно неповоротлив, чтобы проигрывать в скорости человеку, одетому в мягкую одежду. Или хотя бы в кольчугу. Как я.

Брать измором воинов я не собирался — хлопотное дело, а вот использовать их ограниченность в маневренности — это со всем старанием. Изображая ложные и не совсем атаки, постоянно меня цели, я заставлял их топтаться на месте, вертеться и то и дело сталкиваться друг с другом. До нечаянного обмена ударами дело не доходило — воины мне все же достались довольно умелые, но, похоже, сильно разбалованные тем ужасом, который обычно вызывало появление на поле боя рыцарей