Благодаря не так давно просмотренному фильму Ежи Гофмана, я мог сам в подробностях пересказать судьбу панны Курцевич, но прежде чем влезать со своим знанием, имело смысл выслушать версию Заглобы. Вернее, понять, какой именно из вариантов развития выбрали разработчики для игрового сценария.

— Да чего рассказывать-то? — несколько разочарованно от того, что никто не будет пробовать его напоить, протянул шляхтич. — Уже все сказано. Богун ее похитил.

— Лично?

— Ну, да… Как узнал о сговоре Курцевичей с паном Скшетуским и что сам Вишневецкий их благословил, умчался на хутор свататься. А как получил отказ — осерчал и всех порубил. Хутор сжег, а панночку увез неизвестно куда.

— И то хорошо… — пробормотал я.

— Бойся Бога, пан Антоний! — не сдержал эмоций обычно спокойный, как лом, Подбипента. — Что ж в этом доброго?

— Очень много… — ответил я вполне серьезно. — Мог ведь закричать: «Так не доставайся же ты никому!» и саблей с плеча…

Сидящие вокруг костра шляхтичи вздрогнули.

— Тьфу… тьфу…

— Вот. А мог, и того хуже — натешиться девушкой, а потом казакам отдать.

— Матерь Божья, — перекрестился старый шляхтич. — Что пан такое говорит? Богун, конечно, тот еще зверь… в бою. Но рыцарь, и чтоб вот так...

— Гадко слухать, — по обыкновению произнес литвин и перекрестился. Забыв при этом что держит в руке меч.

— Чего не сотворишь сгоряча, пока кровь кипит от ярости и застит разум. После, конечно, опомнился бы… переживал. Как, наверняка, уже жалеет о сожженных Розлогах. Но сделанного не поправить. Отрубленную голову не пришить.

— Истинно так, — согласился Заглоба. — Но мне и в самом деле нечего добавить. Рассказал все, что знаю.

Угу… То есть, игра предлагает мне брать бразды в собственные руки? А, может, в этом и смысл квеста? Типа, проверка на общее развитие? Если человек знаком с творчеством Сенкевича, то сообразит, что дальше делать. А если не читал и даже не смотрел — то и заморачиваться не станет. Мало ли кого там кто похитил. Всех драконов не убьешь, всех принцесс не… не спасешь.

— Что ж, панове, тогда давайте думать… Вот как вы считаете, Богун держит Курцевичну при себе в лагере?

— Может, — тут же отозвался Заглоба. — У полковника в отряде такая дисциплина, что даже швейцарцам не снилась. Панночка может неглиже по лагерю ходить, ни один казак на нее даже не посмотрит без приказа, если будет знать, что то девица Богуна.

— Э, нет… Не верю, — тут же возразил пан Шпычковский.

— Кому?! Мне?! — петухом вскинулся старый шляхтич, хватаясь за саблю, которую Ян ему же и подарил. — Это я вру?! Сейчас же рубиться! Через пояс!* (*имеется в виду очень опасный тип дуэли, когда супротивники держатся свободной от оружия рукой за края распущенного пояса и не могут разорвать дистанцию больше чем его длина. Отпустить пояс — поражение и позор).

— Успокойся, пан. Никто тебя в лжи не обвиняет, — опустил ладонь на запястье Заглобы Лонгинус. — Пан Шпычковский лишь хочет сказать, что то противно человеческой натуре. Только слепец не посмотрит во след красивой панночке. Тем более, раздетой… Разве не так, святая сестра? — обратился за поддержкой к Мелиссе.

Говоря все это, литвин даже зажмурился и только-только не облизнулся.

— Совершенно справедливо, брат мой… — одобрительно улыбнулась монахиня. — Господь наш в своей мудрости создал людей не цельной натурой, а лишь половинками. И с тех пор, каждый из нас от дня вхождения в зрелость телесную ищет недостающую часть. А что людей, как листьев в лесу, процесс этот непрерывен и закономерен, как смена дня и ночи. Ведь никто не может знать, когда именно на жизненном пути суждено встретить ту самую… или того самого — кто составит с нами единое целое.

— Ого! — не сдержался я от ухмылки и тихонько, чтоб девушка не расслышала, произнес на ухо Немому. — Как хорошо сказала. Я, раньше, в простоте душевной думал, что это бл*дство. А оказывается — философия.

— Но ты же, пан Логинус, держишься, — озадаченно покрутил головой Заглоба на такие слова давнего приятеля и монахини. — Четвертый десяток цнотливость хранишь во имя обета. И никакая половинка не ввела до сих пор в искушение.

— А ты не равняй урожденного шляхтича с казаками… — с некоторой обидой ответил литвин. — В отличие от Богуна, большая часть их подлого роду-племени и о чести понимание имеют весьма своеобразное. Прошу прощения, пан Иван… — покосился на Немого.

Но казак лишь плечами пожал. Мол, все так и есть. Разного люду на Запорожье хватает. Есть и шляхтичи, есть и беглые, и даже выкрестов можно сотнями считать. И честь они по разному разумеют. А как иначе… Мужику-гречкосею, всю жизнь гнувшему шею на панщине, рыцарские политесы, что мертвому припарка. Ни пользы, ни понимания. Тем более, теперь, когда по всему миру кровь как водица в половодье льется, а в казнях и пытках враги словно соревнуются, кто еще жутче и страшнее кару придумает. Четвертование или сажание на кол, уже как милость считается.

— Согласен, — решил я остановить спор, готовый полыхнуть с новой силой. — Мне тоже кажется, что не с руки Богуну держать панночку в лагере. Была б она обычной воинской добычей — еще куда ни шло, но ведь мы знаем, что полковник влюблен в Курцевичну. А, значит, не теряет надежды на взаимность и будет беречь ее, как зеницу в глазу.

— Гм… — Заглоба задумчиво потер лоб. — Если так смотреть, тогда, да… И даже скорее всего. Но… для нас это все усложняет. Найти табор Богуна проще простого, а вот место — где он может спрятать панночку… Ума не приложу.

— Есть мысль…

— Так говори, пан! Не томи душу!

— Слыхал я, что при пане Скшетуском состоял в прислугах один обедневший шляхтич? Как то бишь его… Родзян… Редян?

— Редзян! — вскричал Заглоба и с недоумением уставился на меня. — Но, откуда пан…

— Точно! — не дал я договорить старому шляхтичу, одновременно