Ах, как хочется спать!.. Надо, надо поспать, набраться сил,коли делать больше нечего. Нет, она еще не обследовала комнату. А вдругсыскалась бы малая щелочка сбежать или хоть какое-то оружие? Но подняться небыло сил. «Я посплю только одну минуточку! – извинилась она перед собоюмысленно, улыбаясь от счастья, что сейчас уснет. – А потом все посмотрю. А ещездесь такие тяжелые стулья, что можно притаиться у двери и, когда кто-топридет, ударить по голове, а потом…»

Маша уснула.

Она пробудилась оттого, что болело горло: першило, жгло.Откашлялась раз, другой – и уже не могла остановиться, так и зашлась сухим,мелким кхеканьем.

Сон еще не совсем ее оставил, однако же Маша поняла, чтотерзает ее какой-то острый запах – и почти тотчас почувствовала онемение вногах и сильнейшее сердцебиение.

«Я угорела!» – мелькнула мысль. С трудом подняв голову, Машаглянула в камин, однако зловещих синих огоньков, рождающих смертельный угар, неувидела: пламень был по-прежнему ровный, разве что удивительно желтый,прозрачный, будто кипящий мед.

Вдруг голова так закружилась, что Маша вцепилась в ковер,пытаясь удержаться: почудилось, что она летит, летит куда-то с невероятнойскоростью!

В голове помутилось, пот обильно оросил чело. И этот запах –он становился все резче, он перехватывал горло и заставлял сердце трепыхаться вприступах боли. Все дело, конечно, было в запахе! Маша вдруг осознала, чтозадыхается, что еще вдох – и она погрузится в сон, из которого уже не будетвозврата к яви.

«Окно… открыть окно!»

Уже почти сверхъестественным усилием она приподнялась – ивдруг почувствовала такую легкость во всем теле, что могла бы, кажется, воспаритьнад полом. Кашель враз унялся, но сердце колотилось бешено и кружилась голова.Пытаясь сообразить, в какой стороне в этой беспрерывно крутящейся комнатенаходится окно, Маша огляделась. Взгляд ее снова упал на камин… и она замерла,не в силах оторвать глаз от огня.

Пламень, минуту назад сияющий, светлый, вдруг почернел исъежился. Обугленные поленья торчали из этой черноты, словно коряжины изболота. На них даже проглядывала белая плесень болотных мхов. И зеленая ряскакое-где затягивала черные провалы чарусы… Долгоногий водомер невесомо скользилпо опасной глади; да юркая змейка вилась вокруг едва заметной черной кочки,пытаясь вползти на нее, но то и дело оскальзываясь в воду. Однако тотчас Машазаметила, что кочка растет, приподнимается! Змейка легко вползла на нее исвилась в клубок, холодно проблеснув своим тугим, гладким, черно-зеленым телом.

Лунная, леденящая душу ночь властвовала над болотом, однаков сиянии бледного светила Маша отчетливо видела каждое шевеленье воды, каждуютравинку и моховинку, а потому она смогла различить, как со всех концов болотазмеи и лягушки ринулись к поднимающейся из воды кочке.

Кочка поднималась медленно, так медленно, что многочисленнымгадам на ней уже не было места: они кусали друг друга, сражаясь за место,падали в воду, однако ни их шипенья, ни плеска воды, ни чавканья болотныхпузырей Маша не слышала. Она могла только видеть, как кочка, похожая наоблепленную травой голову, вздымается из воды… и вдруг, взметнув веер бесшумныхчерных брызг, из болота вырвалась рука и как бы с досадою сорвала с лицакопошащихся змей, и открылись глаза, горящие зеленым, дьявольским огнем.

– Гри-го!.. – Маша захлебнулась криком и беспомощносхватилась за горло.

Повитая змеями голова Григория уже вынырнула из воды; вотпоказались шея и плечи, на которые вползали новые и новые змеи, сталкиваялягушек, которые тяжело, но беззвучно шлепались в воду. Серое облачко болотноймошкары вилось над головою Григория, словно адское сияние. Он вставал из болотаво весь рост. Наконец медленно, бесшумно, не касаясь ногами воды, двинулся кМаше.

– Господи! Господи! Господи!

Она трижды перекрестилась, но напрасно: видение даже непоколебалось. Григорий приближался, и змеи сыпались с него, расползались поуглам комнаты, заползали под ковры и стулья… Болото выливалось из камина изатопляло все вокруг!

Маша кинулась к двери и заколотила в нее с такой силой, чтотяжелая, дубовая, окованная железом створка заходила ходуном.

– Откройте! Выпустите! – Крик ее сорвался на хрип, и онаснова затрясла дверь, боясь оглянуться, ибо Григорий вот-вот должен былнастигнуть ее.

За дверью раздался грубый голос, но Маша не могла понять,что он говорит. Прошло несколько мгновений, прежде чем до нее дошло, чтоговорят по-французски:

– Напишешь, что надо?

Маша оглянулась. Григорий был уже совсем близко. Зеленыйогонь, лившийся из его глаз, чудилось, леденил ей плечи. Он сгреб с головысвившихся в комок змей и швырнул в Машу, да не попал.

Маша завизжала невозможным, пронзительным визгом – и дверьнаконец распахнулась. Огромная фигура Жако выросла на пороге, и Маша вцепиласьв него, как в самого родного человека. Да, это чудовище было человеком из плотии крови, а не ожившим мертвецом, и сейчас Маша готова была на все, чтобыостаться с ним, а не возвращаться в комнату, превратившуюся в гибельное болото.

– Бежим! – крикнула она, однако Жако держал ее, не даваяпроскользнуть в коридор.

– Напишешь? – прорычал он. – Не то брошу обратно и дверьзапру!

– Да, да! – не помня себя, выкрикнула Маша, отчаянно пытаясьсворотить Жако с дороги, но сдвинуть эту глыбу ей было не под силу.

– Клянись своим богом, что напишешь! Клянись! – встряхнул ееЖако, и Маша сообразив, наконец, что от нее требуется, поспешно закивала.

Да, она напишет все, что от нее требуют, только бы невозвращаться к болоту, где будет вечно подстерегать ее Григорий… а он неотстает!