Ну хорошо, паника-то обыкновенная, а вот как с ней справляться?Я что, врач-психиатр? Чего мне делать-то?

– Поехали? – обернувшись ко мне, спросил водитель.

– Да-да, поехали, – торопливо ответил я, опасаясь,что Дана может выскочить из машины и пойти домой. Как тогда быть? Волоком еетащить? В охапку хватать? Вот картинка-то выйдет – чистое загляденье! Надоотъезжать, пока она бьется в рыданиях и ничего не видит. И еще вопрос: пытатьсяее успокоить или сидеть молча и ждать, пока она выплачется и затихнет? В такихделах у меня опыта маловато.

Я притянул девочку к себе и начал гладить по голове,приговаривая:

– Это ничего, что тебе страшно. Это нормально. Любомучеловеку было бы страшно в такой ситуации, даже мне. Знаешь, я хорошо помню,как мне было плохо, когда я вышел из больницы. Я там полгода провалялся, и когдаменя выписали, я шел по городу и ничего не понимал. Голова кружится, ногиватные, соображаю плохо. За полгода совсем отвык. Ты тоже отвыкла. Но ты небойся, я все время буду рядом, и я тебе обещаю, что ничего плохого с тобой непроизойдет. Тебя никто не обидит, я этого просто не допущу.

– Я нелепая, – всхлипывала в ответ Дана, – янеуклюжая и толстая, у меня ничего не получится. Надо мной все будут смеяться.Зачем вы меня туда везете? Чтобы я опозорилась?

Я улыбался в душе. Она не представляет себе пока, какпроходят тренировки в спортинге. Ты стоишь на площадке вдвоем с инструктором, ибольше никого рядом нет, ни одного постороннего человека, и никто не видит, какты стреляешь. Даже лица твоего никто не видит, только спину, потому что лицообращено к летящим мишеням, то есть к зоне стрельбы, а там, как вполне понятно,люди не ходят. Но я-то все это знал. И потом, у меня хватило ума (все-таки я неполный идиот!) позвонить накануне в клуб, связаться с Анатолием ВикторовичемНиколаевым и обрисовать ему проблему. Тренер заверил меня, что все понял ичтобы я ни о чем не беспокоился.

Примерно полпути мы проделали с рыданиями, но втораяполовина прошла спокойнее. Очередной виток мучений начался, когда мы въехали натерриторию клуба и водитель Василий поставил машину на парковочной площадке.Выходить из салона Дана отказалась.

– Дана, надо выйти, – терпеливо уговаривал я.

– Я знаю, – соглашалась она сквозь зубы.

– Тогда выходи.

– Я не могу.

– Почему?

– Я боюсь.

– Но я же с тобой. Чего ты боишься? Тебя здесь никто незнает, никому нет до тебя никакого дела. И вообще, клуб официально работает сдесяти часов, сейчас только двадцать минут девятого, здесь нет никого, кромесотрудников. Выходи.

– Не могу. Не пойду. Поехали домой.

Не знаю, чем бы все закончилось, но мне повезло. На парковкувъехала машина, из которой вышел тренер Николаев. Меня он, конечно, не помнил,что и неудивительно, много нас таких, приезжающих развлечься и пострелять. Но яего помнил отлично и сразу узнал. Здоровенный дядька, за полтинник, плечистый,с необыкновенно добрыми глазами и ласковой улыбкой. Я приветственно помахалему. Николаев, видно, сразу понял, что мы и есть те самые гости, ради которыхему велено было начинать работу в восемь тридцать, а не в десять. Он подошел,пожал мне руку и заглянул в салон.

– Ну как, красавица моя, ты готова?

Не знаю, чего в Дане оказалось больше, паники или хорошеговоспитания. Вероятно, второго, потому что терять лицо перед посторонним она незахотела и стала неуклюже вылезать из машины. Смотреть на нее без сердечнойболи было невозможно: бледная до синевы, трясется, глаза опухшие от слез. Якрепко ухватил ее под руку, прижал локоть к своему боку и повел вслед затренером к клубному зданию, где нам нужно было записаться в специальный журнали взять ружье и патроны.

– Дана, это твой тренер, его зовут АнатолиемВикторовичем.

– Очень приятно, – пробормотала она.

Господи, у нее ноги заплетались от страха, и она все времяспотыкалась. Надо отдать должное Николаеву – он все увидел, все понял изаговорил. Не спеша, размеренно, с шуточками-прибауточками он рассказывал, кактут, в клубе, все устроено, показывал площадки, мимо которых мы проходили,вспоминал какие-то охотничьи байки. Мне показалось, что рука Даны, прижатая кмоему боку, чуть-чуть расслабилась, да и спотыкаться она стала пореже. Спогодой в этот октябрьский день нам повезло, воздух был пронзительно вкусным ипрохладным, а небо – безоблачным, и солнышко, которого Дана не видела стольковремени, гарантировано. А для активизации обменных процессов солнце и вообщеяркий дневной свет – первейшее условие, это мне объяснила моя всезнающаяподружка Света.

В клубном здании я подвел Дану к стойке, за которой сиделасимпатичная черноволосая девушка, и подвинул ей раскрытый журнал регистрациистрелков.

– Напиши фамилию, имя и отчество полностью, а вот здесьпоставь подпись.

Дана послушно взяла ручку, и, судя по тому, что дваждыуронила ее, успокоилась она пока не окончательно. Да и запись в журналеоказалась на диво корявой, хотя почерк у девчонки отменный, сам видел. Николаеввыбрал для нее ружье, получил патроны, я прихватил пару наушников для себя идля Даны, и мы отправились на учебную площадку.

– Ты в тире никогда не стреляла? – спросил еетренер. – Пулевой стрельбой не занималась?

– Нет.

– Это хорошо. Учить всегда легче, чем переучивать. Ну,вставай, красавица, вот сюда, на третий номер.

Дана обернулась ко мне, и я весело подмигнул, судовлетворением заметив на ее личике удивление: а ты думала, я врал, когдаговорил тебе, что учиться легче, чем переучиваться? Вот и знающий человек этоподтверждает.

Я с некоторым даже волнением ждал чуда, потому что помнил,как Николаев учил меня, и верил, что он не подведет. И чудо произошло. Прямо намоих глазах. Он стоял рядом, держался рукой за цевье ружья и приговаривал:

– Не спеши, посмотри на мишеньку, полюбуйся тем, какона летит, теперь найди ее мушечкой, обласкай, пойми ее траекторию, а теперьуйди дальше по этой траектории – и выстрел!

И тарелка разлеталась в пыль.

– Вот и нет мишеньки, – журчал ласковый голостренера, – вот ты ее и сделала. Умница ты моя! Пластика у тебя обалденная.Отличный выстрел. Классика.

После каждого второго выстрела я подскакивал и помогал Данеперезарядить ружье, у нее пока еще не хватало силенок, чтобы переломить ствол.После двадцать четвертого выстрела, когда я открывал вторую коробку патронов,она вдруг сказала:

– Я сама попробую.

И попробовала. Далеко не с первой попытки, но Дана сумеласамостоятельно перезарядить ружье и посмотрела на меня с такой гордостью, истолько счастья было в ее глазах, что я понял: дело сделано. Она будет ездить вклуб. И будет стрелять.