Отец, по своему обыкновению, сидел в нижней рубахе и сосредоточенно крутил в руках самодельные сигареты, которые потом аккуратно укладывал в металлическую коробку из-под табака. Он сбросил с плеч подтяжки, и они полукольцами повисли на его бедрах. Под ногтями его больших, широких, как лопаты, пальцев, которыми он орудовал, управляясь с куревом, отчетливо виднелась полоска черной грязи. Наверное, недавно опять чинил свой старый байк, подумала Дот. Отец даже не взглянул в ее сторону, продолжая заниматься прежним делом. Видно, он предоставил жене полное право вести все дальнейшие разговоры с дочерью от имени их двоих. Но Дот успела заметить, как дрожат пальцы на его руке всякий раз, когда он подносит очередную самокрутку ко рту, чтобы заклеить ее. И то был верный знак бессилия и злости, которые он из последних сил пытался побороть. Что ж, спасибо и на этом! Изредка он вскидывал голову вверх, но вовсе не за тем, чтобы посмотреть на дочь, а для того, чтобы откинуть с глаз напомаженные бриллиантином пряди волос.

– Садись, Дот! – тихо обронила мать. Если у Джоан и была к дочери хоть капля сочувствия, то, надо отдать ей должное! – она очень умело замаскировала ее. Ибо выражение ее лица было каменным: плотно поджатые губы, сузившиеся от гнева глаза. Такое впечатление, что ей было откровенно противно смотреть на свою беременную дочь. Джоан ткнула пальцем на стул, стоявший напротив отца, а сама переместилась за спину мужа, положив обе руки на спинку его стула. Дот сделала глубокий вдох и открыла рот, чтобы начать говорить, но тут же снова закрыла его. Понадобились еще минута, другая, чтобы она наконец-то собралась с силами и нашла в себе мужество выдавить из себя хоть что-то.

Она даже постаралась придать своему голосу нормальное звучание, словно ничего такого страшного в их семье не случилось. Пока не случилось!

– Как там малышка Ди? – поинтересовалась она, ибо вот уже несколько дней не видела сестренки. Та сейчас перемещалась по дому с осторожностью мышки, покушает и шмыг к себе в кровать. Главное – чтобы лишний раз не побеспокоить бедняжку старшую сестру.

– Держись от ребенка подальше! Слышишь, что я говорю?! – воскликнул отец таким свирепым тоном, что все внутри Дот похолодело от страха. Брызги слюны выскочили у него изо рта и упали на ковер, отделявший отца от дочери.

Дот сглотнула слюну, чтобы убрать противную сухость во рту.

– Прошу прощения… Но просто я…

Она и сама не знала, за что она просит прощения, но окрик отца окончательно сбил ее с толку. Ведь она всего лишь хотела узнать, как там малышка Ди, и ничего больше!

Отец ткнул пальцем прямо ей в лицо.

– Не смей приближаться к сестре на пушечный выстрел! Ясно? Больше я повторять не стану! И не вздумай с ней заговаривать!

Верхняя губа отца искривилась в презрительной гримасе.

Дот кивнула.

– Не желаю, чтобы ребенок общался с такими… с такими, как ты! И вообще, не сметь впутывать ее во все эти дела!

Последняя реплика была уже адресована жене, которая послушно закивала головой и осторожно погладила мужа по плечу, пытаясь остудить его гнев.

Потом она негромко откашлялась и, хотя комок по-прежнему стоял у нее в горле, мешая говорить, обратилась к дочери.

– Мы с твоим отцом долго думали над тем, какой выход можно найти из сложившейся ситуации. Много бессонных ночей мы провели, решая, что нам делать и как быть. И вот оно, наше решение!

Дот молча взглянула на мать. Ей хотелось сказать матери, что вообще-то, по всем правилам, она тоже имеет право участвовать в выработке решения, но, зная, что ее реплика накалит и без того раскаленную добела атмосферу в комнате, благоразумно промолчала. Каким бы ни был родительский вердикт, она должна будет принять его и смириться. Руки и ноги стали холодными, как лед, и она моментально почувствовала позывы к рвоте. С огромным усилием Дот подавила этот приступ.

– Срок у тебя пока небольшой, а потому кое-какие возможности все еще остаются…

Дот инстинктивно положила руку на живот, словно пытаясь защитить свое еще не рожденное дитя от любых посягательств на его жизнь. Никогда! Никогда и ни за что она не согласится на аборт! Пусть лучше убьют ее! Да, она готова умереть… Так даже будет лучше… для всех!

– Но мы с твоим отцом – люди верующие, мы чтим законы церкви, – продолжила Джоан, – а потому сразу же исключили такой путь.

Слава богу! Какое облегчение! Дот хватанула ртом порцию воздуха.

– Ты переедешь в один из монастырских приютов для одиноких матерей с детьми. Например, в Баттерси… Но туда ты сможешь отправиться лишь за несколько дней до родов, а потому нам следует хорошенько подумать над тем, как спрятать твое положение от окружающих, когда беременность станет уже заметной. Я не желаю, чтобы соседи узнали о том, что с тобой случилось. Если же ты проболтаешься о своей беременности хоть кому-то, повторяю! – хоть единому человеку на всем белом свете, домой можешь больше не возвращаться! Тебе понятно, Дот? Время для всяких шуточек закончилось! Это уже жизнь! Если люди узнают, нас просто засмеют! А я не вынесу бесчестья своей семьи. Не вынесу того, что люди будут сплетничать за моей спиной, обсуждать наши семейные проблемы и смеяться над нами. Когда ребенок появится на свет и его передадут на усыновление в какую-нибудь семью, ты можешь снова вернуться домой. И больше мы никогда не будем касаться того, что случилось. Надеюсь, такое решение устроит и тебя, Дот! Ты сможешь продолжать жить дальше, устраивать свою судьбу… Словом, с наименьшими потерями найти выход из той непростой ситуации, в которую сама же себя и загнала.

Дот не обращала внимания на слезы, которые беззвучно лились по ее лицу. То были слезы окончательно сломленного человека, не имеющего более сил для дальнейшей борьбы. А ведь ей хотелось так о многом сказать в этот момент своим родителям. Во-первых, младенец, который в положенный срок должен появиться на свет, – это не просто ребенок. Это ее ребенок! И ей совсем не хочется коротать дни в ожидании родов в монастырском приюте города Баттерси среди монахинь и служек. И уж само собой, она и помыслить не может о том, чтобы отдать своего ребенка, их с Солом ребенка в чужую семью. Никогда! Но начинать этот разговор прямо сейчас бесполезно. Это лишь распалит родителей еще больше. Надо запастись терпением и ждать. В противном случае ее выставят из дома прямо сейчас. И куда ей податься? Да и денег у нее нет. Конечно, можно обратиться за помощью к Барбаре. Но тогда это точно станет последней каплей, которая переполнит чашу терпения ее родителей. Особенно если новость о ее состоянии докатится до слуха миссис Харрисон и остальных соседей. Не то чтобы Дот не доверяла подружке или сомневалась в ее преданности, просто Барбара никогда не умела хранить секреты, особенно чужие. Дот молча кивнула в знак согласия, слегка поморгав своими распухшими и красными от слез глазами. Ей хотелось кричать, рыдать, но надо было терпеть и молчать. В комнате повисло тяжелое продолжительное молчание, и Дот поняла, что ее отпускают восвояси, к себе. Кое-как она вскарабкалась по лестнице и с наслаждением окунулась в привычную атмосферу своей комнаты. Чтобы в одиночестве поразмышлять над тем, что ждет ее впереди. Кажется, полнейший мрак и никакого просвета.