Но почему ты в больнице? Почему врач не лечит тебя, а только задаёт какие-то глупые вопросы. Он всё время спрашивает твоё имя. Почему? И почему ты не называешь своего имени? Почему ты не ответишь ему: «Ли Ынгю», – а всё время молчишь и заставляешь столько раз переспрашивать? А что делает доктор? Теперь он взял макет корабля, с которым играют дети, и спрашивает: «Вы знаете, что это такое?» Что значит «что это такое»? Это же корабль! Он что, шутит, что ли? Но ещё страннее ведёшь себя ты. Почему ты не отвечаешь? Что, и вправду не можешь сказать? Ты что – забыл своё имя? Ты правда не знаешь, что это макет корабля?

Врач опять спрашивает.

– Возраст?

– Сто лет!

– Перестаньте, лучше скажите свой возраст!

– Двести лет!

Что на тебя нашло! Ты говоришь, что тебе двести лет? Ты на пять лет младше меня, так сколько это получается… Врач опять спрашивает твоё имя.

– Син Гу!

– Подумайте хорошо!

– Пэк Ильсоп!

Син Гу? Пэк Ильсоп? Это ты о моих любимых актёрах Син Гу и Пэк Ильсопе?

– Подумайте хорошо и ответьте.

Ты начал всхлипывать. Что случилось? Почему ты тут, почему ты должен слушать эти глупые вопросы? Ты же не ребёнок, почему не можешь ответить, а всхлипываешь? Я впервые вижу твои слёзы. Плакала всегда я. Ты часто видел меня плачущей, а теперь я впервые вижу, что плачешь ты.

– Итак, ещё раз скажите своё имя!

– …

– Скажите хотя бы раз!

– Пак Сонё!

Это же не твоё имя, а моё. Я вспомнила, как ты впервые спросил моё имя. Ты для меня как старое шоссе, которое проходит через всю мою жизнь… Как галька на каменном поле, как песчинка в земле, как пылинка в горе пыли, как паук в паутине… Это были мои молодые годы. Пока я жила, я ни разу не задумывалась, что это и была моя молодость. Но вспоминая нашу первую встречу, я представляю моё лицо в молодости. Я с мельхиоровой коробкой, полной муки, на голове возвращаюсь с мельницы домой по новому шоссе. Это была та коробка, которую мне купил брат мужа Гюн. Мои молодые ноги торопятся – вернувшись домой, надо замесить тесто из муки, налепить клёцки на ужин для всей семьи. Мельница была за мостом, за четыре-пять ли. Я несла на голове коробку, полную муки, лоб покрылся потом. Проезжая по новому шоссе на грузовом велосипеде, ты остановился впереди и позвал меня:

– Девушка!

Я продолжала идти, глядя вперёд. Кофта, не заправленная в трикотажные штаны, постоянно распахивалась.

– Давайте мне вашу коробку. Я подвезу её на велосипеде.

– Как можно отдать коробку первому встречному?

Сказав это, я тем не менее замедлила шаг. Коробка ведь была такой тяжёлой, что чуть не раздавила мне голову. Хотя я и подстелила под коробкой скрученное полотенце, мне казалось, что лоб и нос будто просели от тяжести.

– У меня же всё равно пустой велосипед. Где вы живёте?

– В деревне за мостом…

– Давайте мне вашу коробку и идите налегке. Я оставлю её у магазина в начале деревни. Я же пустой еду, а вам так тяжело нести. Давайте мне коробку, идти быстрее сможете, быстрей вернётесь домой.

Держа в зубах конец полотенца, я смотрела, как ты слез с велосипеда. В отличие от моего мужа, у тебя была самая обычная внешность. Твоё длинное, как у лошади, лицо, бледное и гладкое, как у человека, которому в жизни пришлось несладко, с опущенными вниз уголками глаз нельзя было назвать красивым. Твои густые брови были расположены в одну линию, это располагало. Твой рот тоже был правильной формы, тоже говорил о надёжности. Смотревшие прямо глаза казались какими-то знакомыми. Не решаясь отдать тебе коробку, я стояла и рассматривала твоё лицо, а ты собрался сесть обратно на велосипед.

– Я ничего другого не имел в виду. Просто мне показалось, что вам тяжело, и я хотел облегчить путь. Но, как говорится, и губернатором не станешь, если сам того не захочешь.

Ты опять поставил ноги на крепкие с виду педали велосипеда. Только тогда я быстро назвала свой адрес и сказала: «Спасибо». Я остановилась, сняла с головы коробку и отдала тебе. Потом я задумчиво наблюдала, как ты взял толстую резиновую верёвку с багажника велосипеда, поставил коробку и привязал её, чтобы не болталась.

– Найдёте её у магазина!

Ты ехал передо мной по пыльному шоссе и вёз еду для моих детей. Я сняла с головы полотенце, стряхнула пыль, осевшую на штанах, и провожала взглядом тебя и твой велосипед, исчезающий впереди. Время от времени я протирала глаза, когда пыль закрывала мне вид. Когда голова освободилась от груза, я будто вновь ожила. Я шла по шоссе, слегка потряхивая руками. Приятный ветер задувал под одежду. Я уже и не помнила, когда в последний раз шла куда-то и не несла ничего ни в руках, ни на голове, ни на спине. Я шла, смотрела на вечерних птиц, напевала песни, которые мы пели с мамой в детстве, и так дошла до магазина. Ещё издалека я начала искать взглядом коробку. Подойдя поближе, я посмотрела в сторону двери, где она должна была стоять, но её там не было. Сразу застучало сердце. Я ускорила шаг. Я боялась спрашивать у хозяйки, не оставлял ли тут кто-нибудь коробку. Если бы оставил, я бы уже заметила, но её нигде не было видно. Хозяйка магазина наблюдала, как я бежала с полотенцем в руках, и, наверное, удивлялась: «Что случилось?» Только тогда я поняла, что ты украл у моих детей ужин, и у меня хлынули слёзы. Как я могла отдать человеку, которого видела впервые, не что-нибудь, а еду для детей? Кто меня дёрнул? Почему я так поступила? Я до сих пор отчётливо помню то чувство, когда страх, мелькнувший на секунду при виде отдаляющегося велосипеда, обернулся реальностью. Я не могла вернуться домой с пустыми руками. Я должна была найти ту злосчастную коробку. Мне отчётливо вспомнился звук ковша, чиркнувшего по дну опустевшего горшка из-под риса в кладовой утром того дня. Той коробки муки хватило бы по меньшей мере на десять дней. Когда я начинала думать об этом, я тем более не могла махнуть на неё рукой. Я отправилась искать тебя и велосипед, который проехал мимо магазина. Останавливая каждого встречного, я шла и шла вперёд. Вскоре я вычислила, кто ты. Оказалось, ты был достаточно беспечным – твой дом был недалеко. Когда я узнала, что ты живёшь в двух километрах отсюда, в деревне, где все дома с черепичными крышами, деревне перед самым въездом в посёлок, в одиноко стоящем доме, я понеслась,