как бегунья. Мне надо было встретить тебя до того, как ты успеешь съесть мою муку, чтобы я смогла забрать её обратно. Обнаружив твой велосипед около старого дома на холме в самом начале деревни, между рисовыми плантациями, я с криком вбежала в твой дом. Тогда я увидела всё – сидящую на ветхом полу твою старую мать с мрачными глазами, трёхлетнего ребёнка, сосущего палец, и жену в тяжёлых родах. Я пришла забрать коробку с мукой, но, увидев всё это, сняла со стены в тёмной тесной кухне котёл, налила туда воды и нагрела. Я отстранила тебя, когда ты, не зная, что делать, только топтался вокруг роженицы, взяла женщину, которую видела впервые, за руку и сказала: «Тужьтесь, тужьтесь». Не знаю, сколько времени прошло, но вскоре раздался плач ребёнка. В том доме роженице есть было нечего. Твоя старая мать была слепа. Сейчас она уже, наверное, отошла в мир иной. Приняв ребёнка, я зачерпнула муки из коробки, замесила тесто, сварила суп с клёцками и отнесла в комнату роженицы… Потом опять поставила коробку на голову и пошла домой. Это случилось уже не один десяток лет назад. Может, это тот самый сын, который родился тогда? Он протирает твои руки. Переворачивает тебя на живот и протирает спину. Да, много времени прошло. Твоя гладкая когда-то шея сейчас вся в морщинах. Густые брови стали редкими, а бывший когда-то правильной формы рот сейчас совсем не узнать. Теперь твой сын вместо доктора спрашивает тебя: «Отец! Назови своё имя! Ты же знаешь, как тебя зовут?»

– Пак Сонё.

Да что ты, это же моё имя.

– А кто такая Пак Сонё, папа?

Меня это тоже интересует. Кто я для тебя? Каким человеком была я для тебя?

Мысли о вашей семье мне не давали покоя, поэтому через семь-восемь дней я решила ещё раз сходить к вам домой, взяв водорослей, чтобы сварить суп для роженицы. Но её уже не было, остался только новорожденный ребёнок. Ты сказал, что твоя жена после родов три дня лежала с высокой температурой, после чего умерла. Что у неё было сильное истощение, и организм не смог пережить роды. В тот день твоя слепая мать с мутными глазами так же сидела во дворе ветхого дома, то ли понимая, то ли не понимая, что происходит вокруг. Сидела рядом с трёхлетним ребёнком. Может быть сын, который сейчас у твоей постели, это не родившийся тогда ребёнок, а тот трёхлетний.

Я не знаю, кем я была для тебя, но ты стал моим другом на всю жизнь. Я и подумать не могла, что человек, который украл мою коробку с мукой и заставил так волноваться, станет мне другом. Наши дети не поймут нас. Они скорее поймут смерть сотен тысяч человек на войне, чем наши отношения. Хоть я и узнала, что роженицы уже нет в живых, я не могла уйти просто так и размочила полоску водорослей в воде. Я опять замесила тесто из муки, которую специально отложила из коробки накануне, сварила суп с водорослями и клёцками, налила всем по тарелке и хотела уже уходить, но решила покормить новорождённого. Тогда у меня не хватало молока даже для своей дочери. Ты носил ребёнка в деревню кормить у других женщин. Жизнь бывает очень хрупкой, но иногда она стоит за себя до конца. Старшая дочка рассказывала мне, что, когда трактор пропалывает сорняки, они даже в тот момент рассыпают свои семена на колёса, чтобы размножаться. Твой ребёнок сосал молоко со страшной силой. Так сильно сосал, что мне казалось, он засосёт всю меня, поэтому даже пришлось пошлёпать его ладонью по красной попке. Но он всё равно не отпускал, и пришлось оторвать его насильно. Ребёнок, потерявший мать сразу после рождения, жадно сосал молоко и не хотел отпускать. Когда, положив ребёнка, я хотела уйти, ты спросил, как меня зовут. Ты был первым, кто после моего замужества спросил моё имя.

– Пак Сонё.

Тогда ты улыбнулся. Не знаю, почему, но мне захотелось, чтобы ты улыбнулся ещё раз. Поэтому, хоть ты и не спрашивал, я сказала, что «Сонё» – это маленькая девочка, а мою старшую сестру зовут «Тэнё» – большая девочка. Ты опять улыбнулся. Потом сказал: «А меня зовут Ынгю, а старшего брата – Кымгю». Ты сказал, что, когда твой отец придумывал детям имена, он вкладывал в них пожелание заработать много денег и стать богатыми. В быту отец называл вас «Кымгве» и «Ынгве» – слитки золота и серебра. Ты говорил, что, видимо, из-за имени старший брат Кымгве действительно живёт «немного лучше», чем ты, Ынгве. На этот раз улыбнулась я. Увидев мою улыбку, ты улыбнулся в ответ. И тогда, и сейчас тебе больше всего идёт улыбаться. Так что ты не хмурься так перед доктором, а попробуй улыбнуться. Ведь это можно делать бесплатно.

Пока ребёнку не исполнилось три недели, я каждый день ходила к тебе домой и кормила его. Иногда рано утром, иногда поздно ночью. Боюсь, что именно из-за этого ты потом всегда чувствовал себя в долгу. Это единственное, что я сделала для тебя, а сама потом тридцать лет приходила к тебе каждый раз, когда становилось тяжело. Сначала я попросила помощи, когда случилась трагедия с Гюном, потом – когда родился мёртвый ребёнок. Я тогда хотела умереть. Мне казалось, что легче умереть. Когда все не давали мне покоя, ты один ничего не спрашивал. Ты сказал, чтобы я терпела. Что со временем все раны заживают. Велел ни о чём не думать, а просто спокойно заниматься своими делами. Я не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. У меня помутился рассудок. Моего четвёртого ребёнка, который родился мёртвым, хоронил тоже ты. Я только теперь подумала – может, ты переехал в Комсо, потому что тебе было трудно постоянно находиться рядом со мной? Жизнь у моря и работа рыбака не для тебя. Тебе больше подходило возделывать землю и сеять семена. У тебя не было своей земли, и ты возделывал чужую. Наверное, мне надо было об этом подумать, когда ты уезжал в Комсо. Но я только сейчас поняла, что ты сбежал, потому что тебе трудно было продолжать находиться рядом со мной. Теперь я осознала, как неправильно поступала с тобой.

Да, наверное, первая встреча очень важна.

Судя по тому, что я обращалась с тобой, как сама хотела, похоже, я действительно жила с мыслью о том, что ты мне обязан. Как и в тот раз, когда ты сбежал с моей коробкой, точно так же и после твоего отъезда в