Но едва он бросил трубку с прежней, решенной, мыслью -"если мы не выдержим и заранее откроем батарею, нас разобьют здесь",- едва он подумал это, справа на батарее зарницей и грохотом рванул воздух.Трасса снаряда скользнула над степью и вошла, угаснув, в волчье мерцаниевпереди. Это открыло огонь одно орудие Давлатяна. И тотчас справа, где стрелялоорудие, трескучим эхом лопнул ответный танковый разрыв; за ним текучую мглураскололо красными скачками огня - несколько танков тяжелыми силуэтами сталивыдвигаться из дыма; фары их, хищно мигая, повернулись в сторону огневыхпозиций Давлатяна, и крайнее его орудие исчезло, утонуло в огненно-черномкипении разрывов.

– Товарищ лейтенант!.. Никак, второй взвод накрыло!.. -донесся чей-то крик из ровика.

"Зачем он так рано открыл огонь?" - зло подумалКузнецов, видя эти танки, решительно пошедшие в стык его орудий и взводаДавлатяна, и все-таки не поверил, что так быстро накрыло там всех. И он увиделлежащий под бруствером расчет, прижатый к земле огнем, секущими над головойосколками, и неожиданно услышал пронзительно отдавшийся в ушах собственный голос:

– По танкам справа… наводить в головной! Прицелдвенадцать, бронебойным… - В ту же краткость секунды, с невыносимым чувствомсвоей открытости перед тем, как выкрикнуть "огонь", он понимал уже,что не выдержал дистанции, которую хотел выдержать, что сейчас заранееобнаружит танкам орудия, но ему теперь не дано было права ждать. И Кузнецоввыдохнул последнее слово команды: - Ог-гонь!.. В уши жаркой болью рвануласьволна выстрела.

Он не уловил точного следа трассы первого снаряда. Трасса,сверкнув фиолетовой искрой, погасла в серой шевелящейся, как сцепленныескорпионы, массе танков. По ней невозможно было скорректировать, и он торопливоподал новую команду, зная, что промедление подобно гибели. А когда втораятрасса ушла, раскаленно ввинчиваясь в дым, все там, впереди, одновременно инеистово замерцало, засветилось, спутанно замельтешило вспышками других трасс.Со всего берега почти вместе и вслед за Кузнецовым ударили соседние батареи,воздух гремел, разбиваясь, скручиваясь и дробясь. Бронебойные трассы выносилисьи исчезали в красных встречных рывках огня: ответно били танки.

И с охватившим его сумасшедшим восторгом разрушенногоодиночества, с клокотавшим в горле криком команд Кузнецов слышал тольковыстрелы своих орудий и не услышал близких разрывов за бруствером. Горячийветер хлестнул в лицо. Вместе с опаляющими толчками свист осколков взвился надголовой. Он едва успел пригнуться: две воронки, чернея, дымились в двух метрахот щита орудия, а весь расчет упал на огневой, уткнувшись лицами в землю, при каждомразрыве за бруствером вздрагивая спинами. Один наводчик Евстигнеев, не имевшийправа оставить прицел, стоял на коленях перед щитом, странно потираясь седымвиском о наглазник панорамы, а его руки, точно окаменев, сжимали механизмынаводки. Он сбоку воспаленным глазом озирал лежащий расчет, немо крича,спрашивая о чем-то взглядом.

– Младший сержант…

Младший сержант Чубариков, вынырнув головой из командирскогоровика, выскочил оттуда, сгибаясь, осыпанный землей, - бинокль мотался нагруди, - упал на колени возле орудия, подполз к Евстигнееву, затормошил его заплечо, точно разбудить хотел.

– Евстигнеев, Евстигнеев!..

– Оглушило? - крикнул Кузнецов, тоже подползая кнаводчику. - Что, Евстигнеев? Наводить можете?

– Могу я, могу… - выдавил Евстигнеев, тряся головой. -В ушах заложило… Громче мне команду давайте, громче!..

И рукавом вытер алую струйку крови, выползающую из уха, и,не посмотрев на нее, приник к панораме.

– Встать! Все к орудию! - подал команду Кузнецов с злымнетерпением, готовый руками подталкивать солдат к орудию, чувствуя что-тоудушающе острое в горле. - Встать всем! Встать!.. К орудию!.. Все к орудию!..Заряжай!..

Гигантский зигзаг танков выходил, выкатывался по всемуфронту к переднему краю обороны, обтекая справа окраину горящей станицы,охватывая ее. По-прежнему мигали среди дыма фары. Огни трассирующих снарядовперекрещивались, сходились и расходились радиальными конусами, сталкиваясь срезкими и частыми взблесками танковых выстрелов.

В сплошной орудийный грохот стали деревянно-суховкрапливаться слабые щелчки противотанковых ружей в пехотных траншеях. Слеватанки миновали балку, выходили к берегу, ползли на траншею боевого охранения.Соседние батареи и те батареи, что стояли за рекой, били навстречу им подвижнымзаградительным огнем, и еще видно было: впереди, за станицей, беззвучнопроходили в дымном небе группы наших штурмовиков, атакуя с воздуха поканевидимую вторую волну танков. Но то, что было не перед батареей, отражалосьсейчас в сознании лишь как отдаленная опасность. Первая волна танковзигзагообразным движением охватывала полукольцом береговую оборону, и свет ихфар бил теперь направленно в глаза, в упор шел на орудия. И Кузнецов совсемясно различил в дыму серые туловища двух передних машин прямо перед огневымипозициями взвода и, выкрикнув команду кинувшемуся к орудию расчету, тотчаспосле выстрела поймал в объективе бинокля мгновенный пунктир трассы нижевыдвинувшихся из мглистого кипения квадратов.

– Выше! Под срез, под срез!.. Быстрей!.. Евстигнеев!Под срез! Огонь!..

Однако уже не нужно было торопить людей. Он видел, какмелькали над казенником снаряды, чьи-то руки рвали назад рукоятку затвора,чьи-то тела с мычаньем, со стоном наваливались на станины в секунды отката.Младший сержант Чубариков, ловя команды, повторял их, стоя на коленях возлеЕвстигнеева, не отрывавшегося от наглазника прицела.

– Три снаряда… беглый огонь!.. - выкрикивал Кузнецов взлом упоении, в азартном и неистовом единстве с расчетом, будто в мире несуществовало ничего, что могло бы еще так родственно объединить их.

В ту же минуту ему показалось: передний танк, рассекаябашней дым, вдруг с ходу неуклюже натолкнувшись на что-то своей покатой грудью,с яростным воем мотора стал разворачиваться на месте, вроде бы тупым гигантскимсверлом ввинчивался в землю.

– Гусеницы!.. - с изумлением, с радостью вскрикнулЧубариков, мотая головой на длинной шее, и по-бабьи хлопнул себя рукавицей побоку. - Товарищ лейтенант!

– Четыре снаряда, беглый огонь! - хрипло скомандовал Кузнецов,слыша и не слыша его и только видя, как вылетали из казенника дымящиеся гильзы,как расчет при каждом выстреле и откате наваливался на прыгающие станины.

А танк все вращался на месте, распуская плоскую лентугусеницы. Башня его тоже вращалась, рывками поводя длинным стволом орудия,нацеливая его в направлении огневой. Ствол плеснул косым огнем, и вместе сразрывом, с раскаленным взвизгом осколков магнием забрызгало слепящее свечениена броне танка. Потом проворными ящерицами заскользили на нем извивы пламени. Ис тем же исступленным азартом восторга и ненависти Кузнецов крикнул: