– Евстигнеев!.. Молодец! Так!.. Молодец!.. Танк сделалслепой рывок вперед и в сторону, по-живому вздрагивая от жалившего еговнутренность огня, дергаясь, встал перед орудием наискось, белея крестом нажелтой броне. В тот момент поле боя, на всем своем пространстве заполненноелавиной танковой атаки, стрельба соседних батарей - все исчезло, отодвинулось,все соединилось, сошлось на этом одном головном танке, и орудие безостановочнобило по подставленному еще живому боку с белым крестом, по этому смертельноопасному, чудилось, огромному пауку, пришедшему с другой планеты.

Кузнецов остановил огонь только тогда, когда второй танк,ныряюще выдвигаясь из дыма, в течение нескольких секунд вырос, погасив фары,позади задымившейся головной машины, сделал поворот вправо, влево, этимманевром ускользая от орудийного прицела, и Кузнецов успел опередить его первыйвыстрел:

– По второму, бронебойным!..

Ответный танковый выстрел громом рванул землю передбруствером. С мыслью, что танк вблизи засек орудие, Кузнецов упал на огневой,подполз к расчету в угарно текшей с бруствера пороховой мути, не сразуразглядел повернутые к нему измазанные копотью аспидно-черные лица, застывшие встрашном ожидании следующего выстрела, увидел Евстигнеева, отшатнувшегося отприцела, выдохнул с хрипом:

– Наводить! Не ждать!.. Евстигнеев! Чубариков!..Младший сержант Чубариков лежал боком на бруствере, двумя руками тер веки,повторяя растерянно:

– Что-то не вижу я… Песком глаза забило… Сейчас я…Следующий танковый разрыв окатил раздробленными комьями земли, чиркнулосколками по щиту, и Кузнецов задохнулся в навалившемся тошнотном клубе толовойгари, никак не мог передохнуть, выполз на бруствер, чтобы увидеть танк, но лишьвыглянул - жгучим током пронзила мысль: "Конец! Все сейчас будет кончено…Неужели сейчас?"

– Евстигнеев, огонь! Огонь!..

Расчет, светясь маслено-черными лицами, копошился в дыму,заряжая лежа, наваливаясь на станины; показалось: даже перестали двигаться,замерли на маховиках огромные красные руки Евстигнеева, приросшего одним глазомк прицелу Ему мешала шапка. Он все сдвигал и наконец сдвинул ее резиновымнаглазником прицела. Шапка упала, скользнув по спине, с его потной головы.Евстигнеев посунулся на коленях, от его напруженного широкого затылка, отслипшихся волос шел пар. Потом задвигалось плечо. Правая рука плыла в воздухе,гладящими рывками нащупывала спуск. Она двигалась неправдоподобно замедленно.Она искала спуск с неторопливой нежностью, как если бы не было ни боя, нитанков, а только надо было тихонько пощупать его, удостовериться, погладить.

– Евстигнеев!.. Два снаряда!.. Огонь!..

Пулеметные очереди резали по брустверу, сбивая землю на щит.С выхлопами над самой головой оглушающий рев мотора, лязг, скрежет вползали вгрудь, в уши, в глаза, придавливали к земле, головы невозможно было поднять. Ина миг представилось Кузнецову: вот сейчас танк с неумолимой беспощадностьюгромадой вырастет над орудием, железными лапами гусениц сомнет навал бруствера,и никто не успеет отползти, отбежать, крикнуть… "Что это я? Встать,встать, встать!.."

– Евстигнеев, два снаряда, огонь!..

Два подряд выстрела орудия, сильные удары в барабанныеперепонки, со звоном, с паром вылетевшие из казенника гильзы в груду стреляных,уже остывающих гильз - и тогда, отталкиваясь от земли, Кузнецов выполз накромку бруствера, чтобы успеть засечь свои трассы, скорректировать.

В лицо его опаляюще надвигалось что-то острое, огненное,брызжущее, и мнилось: огромный точильный камень вращался перед глазами. Крупныеискры жигали, высекались из брони танка - чужие трассы неслись к нему сбоку ислева, оттуда, где стояло орудие Уханова, и взрыв сотряс, толкнул танк назад,пышный фонтан нефтяного дыма встал над ним.

И Кузнецов с какой-то пронзительной верой в свое легкоесчастье, в свое везение и узнанное в то мгновение братство вдруг, как слезы,почувствовал горячую и сладкую сдавленность в горле. Он увидел и понял: этослева орудие Уханова добивало прорвавшийся танк после двух точных снарядов, вупор выпущенных Евстигнеевым.

Все впереди пульсировало темно-кроваво-красным, весь левыйберег охватывало очагами пожаров, непрекращающаяся стрельба батарей выбивала вэтом огне черные бреши - беглые разрывы, дымы полыхающей станицы мешались стяжелыми жирными дымами, встававшими среди огромного танкового полукруга,соединялись над степью густым навесом, а из-под этого навеса, подсвеченногоогнями горевших машин, не приостановленные, упорно выползали и выползали танки,суживая полукольцо вокруг обороны южного берега. Танковая атака незахлебнулась, не ослабла под непрерывным огнем артиллерии, она лишь несколькозамедлилась на вершине полукольца и усилила, сконцентрировала одновременныеудары по флангам. Там одна за другой стремительно взвивались сигнальные ракеты,и машины вытянутыми косяками поворачивали вправо, за высоту, где был батарейныйНП, и влево - к мосту, перед которым стояли соседние батареи.

– Танки справа! Прорвались!.. Этот крик вонзился всознание Кузнецова, и он, не веря еще, увидел то, чего не ожидал.

– Танки на батарее!.. - опять крикнул кто-то.

Дым над степью заволок небо, задавливая, заслонил солнце,ставшее тусклым медным пятачком, везде впереди раздирался выстрелами, кипелогненными валами, словно по-адски освещенными из-под земли, полз на батарею,подступал к брустверам, и из этого кипящего месива появились неожиданноогромные тени трех танков - справа перед позицией Давлатяна. А орудие Давлатянамолчало.

"Там никого нет? Живы там?" - едва подумалКузнецов, и следующая мысль была совершенно ясной: если танки выйдут в тылбатареи, то раздавят орудия по одному.

– По танкам справа!.. - Он передохнул, захлебываяськриком, понимая, что ничего не сумеет сделать, если Давлатян сейчас не откроетогонь. - Разворачивай орудие!.. Вправо, вправо! Быстрей! Евстигнеев!Чубариков!..

Он бросился к расчету, который, наваливаясь плечами наколеса, на шит, выдыхая ругательства, изо всех сил дергал, передвигал станины:пытались развернуть орудие на сорок пять градусов вправо, тоже увидев тамтанки. Суетливо двигались руки, переступали, елозили, скользили валенки погрунту; промелькнули налитые напряжением чьи-то выкаченные глаза, возниклонабрякшее, в каплях пота лицо Евстигнеева; упираясь ногами в бруствер, он всемтелом толкал колесо орудия, а ниточка крови по-прежнему непрерывно стекала изего уха на воротник шинели. Видимо, у него была повреждена барабаннаяперепонка.

– Еще!.. - сипел Евстигнеев. - Ну, ну! Дав-вай!

– Вправо орудие!.. Быстрей!

– Еще!.. Ну, ну!

Танки, прорвавшиеся к батарее, надвигались из красноготумана пожаров, шли на огневую Давлатяна, дым с их брони смывало движением.

– Неужто все убиты там? Чего не стреляют? - крикнулкто-то злобно. - Где они?