— Если и гордыня, то обоюдная, — улыбнулась Элизабет. — Помнится, мистер Торнтон тоже не стал дожидаться ее решения. А ведь в тот момент у них был лучший шанс понять друг друга.

— У них могло быть куда как больше шансов, если бы они дали их друг другу, — покачала головой Ребекка, — а не избегали встреч, лелея собственные обиды. Как же просто все разрушить, когда считаешь ниже своего достоинства понять другого человека! Не находишь нужным его выслушать! Уверен в собственной правоте и отрицаешь возможность иной точки зрения! Ведь стоило только присмотреться, допустить, поверить, в конце концов, любимому, чтобы избежать последующих мучений и целого года разлуки. Просто чудо, что судьба оказалась так милосердна к Маргарет и мистеру Торнтону! Надеюсь, в будущем они не станут повторять своих ошибок и предпочтут радость понимания натворившей столько бед гордыне. Няня всегда меня учила, что гордыня — это страшный грех, и я согласна с этим! Все несчастья из-за нее! И из-за того, что люди ставят ее превыше всего остального!

Элизабет покачала головой, но не с желанием поспорить, а скорее с удивлением столь разумными словами, произнесенными устами Ребекки. Сложно было не отдать должное ее няне, воспитавшей мисс Флетчер в полном согласии с христианскими законами, и не признать, что самой Элизабет гордыня была присуща ничуть не меньше, чем большинству представителей ее класса. Это чувство превосходства над теми, кто был ниже ее по положению. Это неприятие чужого невежества и неумения себя вести. Эта нетерпимость к чужим недостаткам и нежелание видеть первопричину любой проблемы в самой себе — они уже не раз играли с Элизабет злые шутки, так ничему ее и не научившие. И все ее знакомство с Энтони Ридом лишь подтверждало эту горькую истину.

— Знаете, мисс Флетчер, несмотря на мою стойкую поддержку Маргарет в ее праве хранить семейную тайну, я соглашусь с вами в остальных выводах, — заканчивая обсуждение книги, сказала Элизабет. — И даже признаюсь в доброй зависти к вашей способности подчинить себе излишнее тщеславие, чтобы не причинять другим боль. Надеюсь, бог наградит вас за кротость и воздаст за все ваши страдания сторицей.

Ребекка улыбнулась и нежно пожала протянутую ей на прощание руку Элизабет.

— Он уже это сделал, послав мне вас с Энтони, — объявила она, и Элизабет, как ни старалась, снова не справилась со вспышкой ревности. Наверное, обузданию гордыни надо было учиться с детства, а она в свое время так и не вняла наставлениям мистера Бенсона. И сейчас могла лишь прикладывать усилия, чтобы ее недостатки не причинили вреда другим.

Быть может, Ребекка была послана ей как испытание? Как тот же Фредерик Хейл мистеру Торнтону? И прежде чем обрести свое счастье, нужно было пройти это испытание с честью? Не разрушив с таким трудом возводимое понимание с Энтони?

Эта мысль придала Элизабет сил, и уже при следующей встрече с мисс Флетчер, когда не страдающая излишней деликатностью Эмили прямо спросила у Ребекки, по какому праву та называет мистера Рида по имени, Элизабет была вознаграждена за смирение.

— Энтони совсем не похож на мистера Рида, — пробормотала в смущении мисс Флетчер, имея в виду покойного мужа. — Мне кажется, я оскорбляю его этой фамилией. Но если ему неприятно…

Сестры переглянулись, прежде чем одновременно приняться заверять Ребекку, что ничего подобного они не имели в виду, а Элизабет получила наглядный урок того, сколь тонкой и почтительной на самом деле может быть показавшаяся поначалу бестактной дочь торговца. А Эмили, после такого признания проникшаяся к Ребекке несказанным доверием и заболтавшая новую подругу до беззаботного смеха, высказала мысль, что неплохо было бы по выздоровлению пригласить мисс Флетчер на обед.

— Чудесная идея! — одобрила Элизабет. — Уверена, и папа будет рад новым знакомствам. А то он, отказавшись от скачек, совсем затосковал.

Эмили вздохнула, соглашаясь с сестрой. Действительно, после Королевских скачек Томас Уивер объявил, что больше не собирается оставлять семью и молодую жену ради сомнительной прибыли и передал все полномочия Эшли. Тот мог выставляться с любым из ноблхосских коней в призовых заездах, а также натаскивать их по своему усмотрению: мистер Уивер отныне предоставлял лишь корм и свои конюшни.

Эшли взялся за дело со всем рвением, днями пропадая на тренировках или путешествуя по местам проведения соревнований, и это было весьма удобно для того события, что задумали сестры Уивер: все-таки пикировок, а то и ссоры за столом из- за неприязни Эшли к мистеру Риду никто из них не желал.

Томас Уивер встретил предложение дочерей с воодушевлением, пожелав видеть на обеде не только мисс Флетчер и мистера Рида, но и его юного помощника, а также поручив Эмили и Элизабет выяснить вкусовые предпочтения гостей, чтобы побаловать тех любимыми блюдами, приготовленными «лучшим поваром в

Сомерсете».

Эмили с готовностью пообещала выполнить просьбу отца, но лишь в отношении Джозефа и Ребекки. Право распытывать мистера Рида она предоставила сестре, и той, чтобы не ударить перед отцом в грязь лицом, нужно было призвать на помощь всю свою хитрость и терпение, потому как заставить барристера сказать то, что тот не хотел, было задачей почти невозможной.

Неожиданная помощь подоспела от доктора Харви, пригласившего своего спасителя и «чудесную здравомыслящую Элизабет» на благодарственную трапезу. Поданные на стол блюда были, без всяких оговорок, восхитительны, а хозяева — приветливы, предупредительны и красноречивы, и Элизабет, не покривив душой, отметила, что это оказался один из самых приятных обедов в ее жизни, вот только ее знания о вкусовых пристрастиях Энтони за время него не обогатились ни на йоту. Тот с совершенно одинаковым удовольствием принимался что за суп, что за рыбу, что за птицу, не оставляя на тарелке ни крошки, однако вежливо отказываясь от добавки. По окончании трапезы он поблагодарил за приглашение и теплую компанию, не забыв попросить передать повару свою признательность, но и тогда не выделил ни одно из поданных блюд, и Элизабет пришлось таки взяться за дело самой.

— Доктор Харви, ко всему прочему, отличный охотник, — завела она разговор по дороге в Ноблхос, куда мистер Рид вызвался ее проводить. — Перепелок, что подавали к столу, он настрелял сам. Не правда ли, это придавало их вкусу определенную пикантность?

— Перепела были нежнейшими, однако я склонен думать, что мастерство повара тут значило ничуть не меньше мастерства добытчика, — с непонятной ей ноткой уязвления отозвался он.

— Вероятно, на эту мысль вас натолкнуло чудеснейшее рыбное парфе? — решив покуда не обращать на эту странность внимания, продолжила расспросы Элизабет. — В нем не попалось ни одной кости, а ведь сделано оно было из речной рыбы, которая славится их обилием.

— И которую, разумеется, тоже поймал доктор Харви? — зачем-то уточнил мистер Рид, однако, когда Элизабет пожала плечами, отвел взгляд. — Фасоль для супа, надеюсь, выращивал не он? В таком случае хочу обратить ваше внимание, мисс Уивер, что суп был просто великолепен, хотя, насколько мне известно, совладать с фасолью на кухне не так-то просто.