— Мисс Уивер, пообещайте, что выслушаете меня после возвращения! Без этого мне не будет покоя!

Она удивленно кивнула, и Энтони заставил себя разжать пальцы.

*старинный итальянский пирог (прим. авт.)

Элизабет скучала. Как-то незаметно для себя она за две недели настолько привыкла проводить утро с Энтони, что теперь после прогулок чувствовала себя потерянной и неудовлетворенной. Не спасала ни резвость все понимающей Тайны, ни веселая болтовня Эмили, ни робкое любопытство Ребекки, лишь осваивающей азы верховой езды. Элизабет с сестрой подобрали для гостьи самую тихую и послушную лошадку и после одобрения этой идеи доктором Харви начали уроки.

Ребекка оказалась благодарной ученицей, впитывающей советы, как губка, и прилагающей все сипы, чтобы не разочаровывать своих наставниц. С той же радостью она возилась с подаренным щенком. Двухмесячный кинг-чарльз-спаниель, названный Ребеккой Мартином, стал для нее настоящей отдушиной: она не расставалась с ним ни на минуту, почти не спуская с рук, незаметно подкармливая его за столом и беря с собой в постель. Привезенный Ребеккой из Кловерхилла потрепанный плюшевый пес оказался забыт, и Элизабет с заметным облегчением замечала, что Ребекка, увлеченная новым другом, совсем не тоскует по друзьям старым, в отличие от нее самой и Эмили, также вынужденной расстаться с Джозефом.

— Как ты думаешь, надолго они уехали? — уже на третий день после отбытия мистера Рида и его юного друга спросила Эмили. Они с Элизабет, оставив Ребекку на попечение Черити, отправились верхом на прогулку, однако разговор между ними не клеился; сестры витали в собственных мыслях, и, когда Эмили наконец подала голос, выяснилось, что думали они об одном и том же.

— Не меньше, чем на неделю, — с грустью ответила Элизабет. — Они только вчера к вечеру должны были добраться до Лондона. Те же два дня понадобятся на обратную дорогу. И кто знает, сколько продлится слушанье по делу Мортона. Боюсь, одним заседанием тут может и не обойтись.

Эмили отправила в небо несколько угроз, словно бы рассчитывала, что те таким образом достигнут ушей Уильяма Мортона и устрашат его своей страстностью. Элизабет невольно улыбнулась, хотя разговор был совсем невеселым.

— Джозеф сказал, что мистер Рид больше всего опасается отказа свидетелей от своих показаний, — между тем продолжила Эмили. — Вроде как большинство из них простые рабочие люди, и запугать их ничего не стоит. Они рассчитывают, конечно, на того самого Френсиса Картера, который собрал подписи под петицией против Мортона и его управляющих, но о нем уже несколько недель ничего на слышно. Джозеф надеется, что тот просто скрывается от неприятелей, чтобы в нужный момент появиться и вывести обвиняемого на чистую воду, но есть у него подозрения, что этот самый мистер Картер давно покоится на дне Темзы, тем самым лишив сторону обвинения наиболее существенных доказательств.

Элизабет сокрушенно покачала головой. Она и не думала, что все может быть настолько серьезно. Совершенно не расспрашивала Энтони об этом деле, будто позабыв о нем. Впрочем, так оно и было. Энтони Рид занимал все ее мысли, и в них не было места Мортонам, Картерам и другим не имеющим никакого отношения к переменам в ее жизни и сердце людям. Возможно, Элизабет должно было быть стыдно за подобное равнодушие, однако легкие, ненавязчивые и бесконечно приятные беседы казались куда как более важными, словно за простыми вежливыми фразами скрывалось нечто иное — осторожное и как воздух необходимое.

— А известно ли вам, мистер Рид, что две тысячи лет назад почти весь Сомерсет был покрыт водой? — поинтересовалась Элизабет, когда они с Энтони с самого высокого Квантокского холма любовались окрестностями. — Лишь отдельные возвышенности выглядывали наружу подобно одиноким островам, между которыми и передвигались на лодках наши предки.

— Честно говоря, мне сложно себе это представить, — заметил мистер Рид. — Я привык управляться с фактами и опираться на логику, а вот хорошим воображением природа меня обделила.

— Ваш первый недостаток, — улыбнулась Элизабет. — Подозреваю, что он же и единственный?

— Ну что вы, мисс Уивер, — весело возразил он, — когда бы вы знали меня дольше, то сочли бы занудным и бесчувственным.

— Вот уж неправда! — ни на секунду не поверила она. — Вас очень интересно слушать. Мне кажется, у вас на любую тему найдется занятная история.

— За это стоит поблагодарить Оксфордских преподавателей, — так и не принял ее комплимент Энгони. — Не все, конечно, отличались умением заинтересовать слушателей, но я очень старался ничего не пропустить: никогда не предугадаешь, какое знание пригодится в жизни.

Элизабет посмотрела на него в легком недоумении, а он повел плечами:

— Вот видите, уже занудствую.

Она рассмеялась, поняв, что сама является причиной его сдержанности и осторожности в высказываниях.

— Вероятно, и про Авалон вам в Оксфорде рассказывали? — уточнила Элизабет. — Или важные профессора считают ниже своего достоинства верить в древние легенды?

— Расскажите, — неожиданно попросил мистер Рид. — Я знаю только, что его местонахождение соотносят с Гластонбери. Тут не вина преподавателя: помнится, я не успевал в тот момент закончить работу по праву и воспользовался для этого его уроком.

— Вас можно понять, — одобрила Элизабет, — вам было необходимо получить профессию. К тому же, проведя детство в Италии, вы не могли столь же искренне верить в фей и эльфов, как мы, коренные британцы. Авалон же всегда считался колыбелью духов природы. Там родилась фея Моргана, волшебник Мерлин…

— Это из легенд о короле Артуре? — улыбнулся Энтони, и Элизабет кивнула.

— В Гластонберийском аббатстве была найдена его могила и могила его второй жены Гвиневры, — сказала она. — Правда, ходят слухи, что это такая же небылица, как и его бессмертие, и что ее после пожара в аббатстве придумали монахи, чтобы привлечь паломников и тем самым собрать деньги на восстановление своих святынь… — тут она перебила саму себя и вопросительно посмотрела на спутника: — А вы были в Гластонбери, мистер Рид?

Он покачал головой, и Элизабет принялась немедленно склонять его к необходимости посетить это невероятное место.

— Там, конечно, после секуляризации монастырей Генрихом VIII мало что осталось, — с сожалением произнесла она. — Печальные руины, а ведь когда-то аббатство Гластонбери уступало по величине лишь Вестминстерскому. Но сама атмосфера… Это что-то необыкновенное. Там такая тишина, словно ты находишься в монастыре, а не на солнечной лужайке. Кругом все в зелени. Старые тисы отбрасывают тени на еще более древние камни, сквозь которые тоже пробивается трава, обещая вскорости совсем одолеть останки человеческих построек. В проемах огромных арок и пустых окон голубеет небо. Почти разрушенные нефы торжественно хранят свои тайны, подавляя былым величием. Там нет места бездумному веселью: кажется, если закрыть глаза, то увидишь тени ушедших королей и священников. Эмили даже уловила запах ладана и никак не могла поверить, что мы с папой его не чувствуем. Она вообще вернулась из Гластонбери какой-то другой: более спокойной, безмятежной, одухотворенной. Потом, конечно, снова стала самой собой, однако говорит о той поездке всегда вполголоса, словно опасается неловким словом разрушить его волшебство.