Пэдди, Боб и Джек боялись шевельнуться, закованные в черныефрачные костюмы с белыми жилетами, в белоснежные крахмальные рубашки состоячими воротничками и с белыми галстуками бабочкой. Прием предстоял строгоофициальный: для мужчин обязательны фрак и белый галстук, для женщин — длинныевечерние платья.

Платье Фионы необыкновенно шло ей — чудесного голубовато-серогооттенка, обильно расшитое бисером, очень открытое, но с длинными, до самойкисти, узкими рукавами, оно струилось до полу мягкими складками совершенно встиле королевы Марии. Подобно этой царственной особе Фиа высоко и пышно уложилаволосы, открыв лоб, а в джиленбоунском универсальном магазине нашлись неплохосработанное жемчужное колье и серьги — подделку различил бы лишь самыйискушенный и придирчивый глаз. Картину дополнял великолепный веер из страусовыхперьев под цвет платья — отнюдь не лишнее украшение, как могло бы показаться спервого взгляда: была необычайная жара, и в семь вечера ртуть в градуснике ещестояла гораздо выше ста.

Когда Фиа с Пэдди вышли из своей комнаты, сыновья так иахнули. Никогда еще они не видели родителей такими красивыми, в такомнедосягаемом великолепии. Сразу видно было, что Пэдди уже шестьдесят один, нодержался он с изысканным достоинством государственного мужа; а Фиа в свои сороквосемь вдруг помолодела на десять лет — полная жизни красавица с чарующейулыбкой. Джиме и Пэтси отчаянно разревелись, не желая признавать в этихвеликолепных незнакомцах маму с папой; вокруг плачущих засуетились, одостоинстве позабыли — мама с папой вели себя по-всегдашнему, и черезминуту-другую близнецы уже в восторге им улыбались.

Но дольше всего изумленные взгляды не отрывались от Мэгги.Быть может, вспоминая свои девические годы и разобиженная тем, что остальныеприглашенные на празднество девицы выписали наряды из Сиднея, джиленбоунскаяпортниха всю душу вложила в платье для Мэгги. Оно было без рукавов, сборчатыйвырез открывал плечи и шею;

Фиа засомневалась, но Мэгги умоляла разрешить ей этот фасон,а портниха заверила, что все девушки будут одеты в этом же роде, — нехотите же вы, чтобы над вашей дочерью смеялись, сочли ее отсталой провинциалочкой?И Фиа с улыбкой уступила. Чуть приталенное, платье из тонкого плотногокреп-жоржета схвачено на бедрах поясом из той же материи. Оно матовое,светло-серое с нежным розоватым отливом, — в те годы цвет этот называли«пепел розы»; общими усилиями портниха с Мэгги расшили все платье крохотнымирозовыми бутонами. И Мэгги подстриглась коротко, как можно ближе к моде «подфокстрот», которая потихоньку докатилась уже и до девушек в Джилли. Конечно,волосы ее, наперекор моде, оставались кудрявыми, но короткая стрижка очень ейшла.

Пэдди открыл было рот, готовый разразиться гневом — онпросто не узнал свою маленькую дочку, — и тут же закрыл, не промолвив нислова: давняя стычка с Фрэнком в доме отца Ральфа кое-чему его научила. Нет, невек ей оставаться его маленькой дочкой — она уже стала юной женщиной и самаробеет от поразительной перемены в себе, которую ей открыло зеркало. Зачем жееще усложнять бедняжке жизнь?

Он с нежностью улыбнулся и протянул руку.

— Ну, Мэгги, ты просто очаровательна! Пойдем, я самбуду твоим кавалером, а Боб и Джек поведут маму.

Всего лишь через месяц Мэгги исполнится семнадцать — ивпервые Пэдди почувствовал, что он и вправду стар. Но она его любимица, зеницаока, ничто не должно омрачить первый в ее взрослой жизни бал.

Они медленно пошли к Большому дому, первые гости ожидалисьеще не скоро; семья Клири должна была пообедать с Мэри Карсон и потом помогатьей принимать гостей. Никто не желал войти в дом в нечистой обуви, и, значит,отшагав милю по дрохедской пыли, надо было зайти в домик, где кухня, почиститьбашмаки, отряхнуть пыль с брюк и длинных подолов.

Отец Ральф, как обычно, явился в сутане: никакой фрак илисмокинг не шел ему так, как это одеяние строгого покроя, чуть расширяющеесякнизу, с длинным рядом черных матерчатых пуговиц впереди, от ворота до самогониза, перехваченное поясом с лиловой каймой — знаком его сана.

Мэри Карсон была вся в белом: белое шелковое платье, белыекружева, белые страусовые перья. Фиа смотрела на нее во все глаза, до тогоошеломленная, что ей даже изменила всегдашняя невозмутимость. Так вопиющенелепо, так некстати старуха вырядилась невестой — чего ради, спрашивается? Нидать ни взять выжившая из ума старая дева, которая разыгрывает новобрачную. Впоследнее время она, ко всему, сильно растолстела, и это ее тоже не красит.

Но Пэдди словно не замечал ничего неладного; сияя улыбкой,подошел к сестре, взял ее за руку. До чего славный малый, подумал отец Ральф,который и рассеянно, и чуть забавляясь наблюдал эту сценку.

— Ну, Мэри, ты замечательно выглядишь! Прямо какмолоденькая!

А на самом деле она была точь-в-точь как королева Викториянезадолго до смерти на широко известной фотографии. Глубокие складки по обестороны крупного носа, упрямо сжатый властный рот; выпуклые холодные глаза немигая уставились на Мэгги. И прекрасные синие глаза священника испытующеоглядели племянницу, тетку и снова племянницу. Мари Карсон улыбнулась брату,взяла его под руку.

— Можешь вести меня к столу, Падрик. Отец де Брикассарповедет Фиону, а мальчики пойдут с Мэгенн. — Она через плечо глянула наМэгги. — Будешь сегодня танцевать, Мэгенн?

— Она для этого слишком молода, Мэри, ей еще нетсемнадцати, — поспешно сказал Пэдди, вспомнив еще одно свое родительскоеупущение: никого из его детей не учили танцевать.

— Очень жаль, — уронила Мэри Карсон.

То был блестящий, роскошный, великолепный, ослепительныйбал; по крайней мере, эти слова переходили из уст в уста. Прибыл с женой,сыновьями и единственной дочерью даже Ройял О'Мара из Инишмари, за двести миль— самый дальний путь, хотя и немногим длиннее, чем у других гостей.Джиленбоунским жителям ничего не стоит прокатиться за двести миль радикрикетных состязаний, а уж ради такого празднества тем более. Приехал ДанкенГордон из Ич-Юиздж; никто не мог добиться от него ответа — почему он назвалсвое имение в такой дали от океана шотландскими, вернее даже гэльскими словами,которые означают «морской конь», иначе говоря — морж. Приехал Мартин Кинг сженой, сыном Энтони и женой сына; то был старейший поселенец на джиленбоунскихземлях — Мэри Карсон, всего лишь женщина, не удостоилась этого звания. ПриехалаЭвен Пью из Брейк-и-Пвл (местные жители, не в силах выговорить сплошныешотландские согласные, называли это имение Брейки-Пул), Доминик О'Рок изДиббен-Диббена, Хорри Хоуптон из Бил-Била и еще человек десять — двенадцать ссемьями.

Это были почти сплошь католики, мало кто носиланглосаксонские имена; тут было примерно поровну ирландцев, шотландцев иуроженцев Уэльса. Нет, на родине им не приходилось надеяться на равноправие и независимость,а католикам в Уэльсе и Шотландии нечего было рассчитывать и на сочувствиетамошних протестантов. Здесь же, на многих тысячах квадратных миль вокругДжиленбоуна, они сами себе хозяева и господа, владельцы огромных богатств, игде уж господам английским помещикам с ними тягаться; в пределах Дрохеды,крупнейшего из здешних имений, свободно разместились бы несколько европейскихкняжеств. Трепещите, князья Монако и герцоги Лихтенштейнские! Вам не сравнитьсявеличием с Мэри Карсон. И вот здешние владыки кружатся в вальсе под вкрадчивуюмузыку оркестра, выписанного из Сиднея, а потом снисходительно смотрят, как ихдети отплясывают чарльстон; они едят паштет из омаров и свежие устрицы со льда,пьют выдержанное пятнадцатилетнее шампанское из Франции и двенадцатилетнеешотландское виски. Если уж говорить по совести, они с большим удовольствием елибы жареного барашка или солонину и запивали дешевым, крепким бандабергскимромом или графтонским пивом прямо из бочки. Но приятно знать, что к твоимуслугам самые изысканные яства и напитки — стоит только пожелать.