— Хорошо, — кивнул Старыгин, — мы не будемзадерживаться.

Миновав первый этаж, где в просторных монастырскихпомещениях были расставлены и развешаны многочисленные работы самогознаменитого обитателя монастыря, монаха и художника фра Беато Анджелико,Старыгин и Катаржина поднялись по широкой лестнице на второй этаж, гдеразмещались кельи монахов.

Прямо против лестницы на беленой стене они увиделивеличайшую фреску фра Анджелико —"Благовещение". Трогательное,исполненное величия лицо Девы Марии, с удивлением взирающей наколенопреклоненного архангела, стройная колоннада, под которой она нашла приют,нежная зелень травы с разбросанными по ней цветами — неудивительно, что этот художникполучил прозвание Беато, что значит блаженный. Казалось, что фреска излучалачистый, прозрачный свет, незамутненный злобой дня, свет райской безмятежности.

Миновав «Благовещение», спутники пошли вдоль ряда монашескихкелий, в каждой из которых фра Беато Анджелико создал по одной фреске.

Строгие и сдержанные картины одна за другой разворачивалисюжеты жизни и мученичества Иисуса Христа — Рождество, Преображение, СтрастиХристовы…

Перед закрытием в музее не было ни души, Старыгин старалсяступать неслышно, чтобы не нарушать благоговейную тишину этого удивительногоместа. Простые беленые стены выгодно подчеркивали фрески.

— Что ты тянешь время, — прошепталаКатаржина, — музей закрывается, нам нужно найти келью Савонаролы…

Наконец в дальнем углу они нашли крошечную келью, где стоялстол из грубо обработанного дерева, большой сундук, который служил, очевидно,монаху постелью, а на стене висело распятье и портрет Джироламо Савонаролы.

Тотчас материализовался еще один толстенький краснощекийчеловечек, похожий на того, что сидел при входе, как брат-близнец. Он всплеснулкоротенькими ручками и затараторил:

— Перед вами, сеньоры, маленький музей великогочеловека своей эпохи монаха и проповедника Джироламо Савонаролы. Он жил здесь идаже какое-то время был настоятелем монастыря Сан-Марко. Если фра БеатоАнджелико обессмертил свое имя великими картинами и иконами, то Савонаролавошел в историю тем, что своими пламенными проповедями побудил своихсограждан-флорентийцев уничтожить множество прекрасных произведений искусства,сжечь на кострах сотни картин, украшений и книг, убедив их, что служениекрасоте и искусству неугодно Богу. Даже великий Боттичелли, подпав подгипнотическое воздействие красноречивого монаха, сжег несколько своих картин…при этих словах человечек воздел коротенькие ручки к потолку.

Дмитрий Алексеевич переглянулся со своей спутницей —непрошенный гид им очень мешал. Катаржина, кивая головой и улыбаясь, сталапотихоньку теснить его в коридор.

— Впрочем, и сам Савонарола вскоре закончил жизнь на костре,обвиненный в ереси, — в упоении рассказывал гид. — МонастырьСан-Марко взяли штурмом стражники Сеньории и противники Савонаролы. Монахидрались отчаянно, защищались подсвечниками и дароносицами. Савонаролепредлагали бежать, но он отказался. Именно в этой келье его арестовали, отсюдаповели в тюрьму. Потом отлучили по приказу папы от церкви, подвергли пыткам исожгли на костре. Последователи из числа горожан отвернулись от него, так чтооплакивала его смерть только горстка преданных монахов. Что же вы хотите,сеньоры, это эффект толпы! — с пафосом закончил экскурсовод уже вкоридоре.

Старыгин, не теряя времени, оглядел келью. Стол былдевственно чист, тогда он попытался открыть сундук. Тот был заперт. Старыгинперевернул портрет Савонаролы и тоже ничего не нашел. Тогда он заглянул подстолешницу, обшарил все углы, но поиски не увенчались успехом.

Не найдя таким образом ничего заслуживающего внимания, кромепыли, Старыгин перешел в соседнее помещение, и на пороге его застыл, какохотничья собака при виде дичи.

На стене этой кельи в неповторимой, поэтичной манере БеатоАнджелико была изображена простая и трогательная сцена, на первый взгляд неимеющая отношения к Священному Писанию.

Человек в грубом монашеском одеянии заботливо склонился надбольным или умирающим.., он или оказывал ему помощь, или выслушивал последнююисповедь.

Именно та сцена, которую Старыгин видел на часах в пражскомКлементинуме. Именно та сцена, на которую в последнее мгновение своей жизниуказывал сотрудник Клементинума Мирослав Войтынский, как две капли воды похожийна капитана Франса Баннинга Кока!

Голоса Катаржины и гида доносились издалека. Старыгин вошелв келью и внимательно, сантиметр за сантиметром оглядел ее.

Впрочем, это было не слишком сложно: все убранство кельисостояло из грубой деревянной скамьи да доски, на которой на нескольких языкахбыла сообщена краткая информация для туристов.

Неслышно подошедшая Катаржина остановилась перед этойдоской, читая многоязычный текст. Старыгин отступил к окну, и из этогоположения увидел какой-то темный плоский предмет, едва заметно высовывающийсяиз-под ножки скамьи.

Быстро наклонившись, он вытащил то, что оказалось стариннойкартой Таро.

Девятая карта Старших Арканов — Отшельник.

Седобородый старец в монашеском капюшоне, с посохом в левойруке и горящим фонарем в правой.

Непонятно почему, под действием какого-то мгновенногонеосознанного импульса, Старыгин спрятал карту в карман, прежде чем Катаржиназаметила ее.

— Ну что, — повернулась к нему спутница, этоименно та фреска, которую ты искал?

— Несомненно, — кивнул Дмитрий Алексеевич.

— И что теперь?

Старыгину нечего было ответить.

Гертджи приподнялась на локте, пристально посмотрела на лицолежащего рядом мужчины.

— Что тебе? — хриплым, неуверенным голосомпроговорил Рембрандт.

— Ты позволишь мне надеть тот жемчуг.., то розовоеожерелье, которое она хранила в своей черной шкатулке?

— Нельзя, — отмахнулся Рембрандт. — Как ты непонимаешь, если кто-то увидит.., родичи Саскии и без того очень недовольны. Онимогут пойти к судье…

— Никто не увидит! — Гертджи лукаво рассмеялась,на круглых щеках появились такие славные ямочки. — Я же не собираюсьнадевать этот жемчуг на люди! Что же, ты считаешь — я ничего не понимаю? Толькопримерить., никто не увидит, кроме тебя!

Он ничего не ответил, просто не успел ответить, а она ужевскочила — бесстыжая голая девка с большой грудью и круглыми голубыми глазами,ничем не отличающаяся от дешевых шлюх с Нийстраат, нахально расхохоталась,тряся своими обильными телесами, и вытащила из кармана его теплой домашнейкуртки, висящей на стуле, маленький медный ключик.

Через несколько минут она вернулась ожерелье из крупного,словно светящегося в темноте розового жемчуга на полной розовой шее былоединственным ее одеянием.