Сперва он поискал убежище, где мог бы провести следующиенесколько дней. На дороге никого не было, но скоро там должны были появитьсякрестьяне, идущие с рынка, а Деннис не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал. Ведьон, по идее, все еще лежал дома с гриппом. Довольно скоро он отыскалзаброшенную ферму — их становилось все больше благодаря Томасу Налогоносному.

Деннис пробыл там до субботы — до дня, когда Бен Стаадвместе с Наоми уже спешили на собачьей упряжке в дом Пейны. Если бы Деннис зналэто, ему было бы легче, но он не знал.

В подвале он нашел немного картошки и репы. Он съел картошку(репу он терпеть не мог), вырезая ножом гнилые места, то есть, три четвертикаждой картофелины. Он съел остаток — шарики размером с голубиное яйцо — и сотвращением поглядел на репу. «Когда я проголодаюсь, — подумал он, — она, можетбыть, покажется вкуснее».

Вкуснее репа не казалась, но Деннис все равно ее ел. Нужнобыло продержаться до субботы.

Еще он нашел в подвале пару снегоступов. Крепления быливелики, но ему хватило времени их подогнать. Кожа уже начала гнить, но с этимничего нельзя было поделать. В конце концов, они нужны ему ненадолго.

Спал он в подвале, боясь нежданных гостей, но большую частьдня проводил в гостиной заброшенного дома, высматривая идущих по дороге. Гостиная,где когда-то собиралась большая семья фермера, обсуждая планы на день, теперьбыла пуста и печальна.

Пейна, узнав, что Деннис умеет читать и писать, и проверивэто после завтрака в среду — последнего нормального завтрака Денниса, — вручилему несколько листков бумаги и карандаш. Немало часов в этой печальной гостинойДеннис провел за составлением записки. Он писал, зачеркивал, точил карандашножом и писал опять. Он боялся забыть что-либо из того, что говорил Пейна, ииногда ругал старика, что тот не написал записку сам или не продиктовал Арлену.Но в основном работа нравилась ему. Он куда хуже работал головой, чем руками,но все же это было лучше, чем безделье.

К субботе записка была готова. Деннис смотрел на нее срадостью — он никогда не писал так много. Он сложил ее до размера марки и сел уокна, с нетерпением ожидая темноты. Питер видел несущиеся по небу облака изсвоей камеры, Деннис — из окна заброшенного фермерского дома, но оба знали отсвоих отцов — короля и дворецкого, — что это предвещает снег.

К четырем по полу гостиной, поползли длинные сизые тени, иДеннис решил не ждать дольше. Впереди его ждала опасность. Он шел прямо влогово Флегга, где тот творил свои злые чары. Но это не имело значения: онслужил своему хозяину, первому хозяину, и был намерен сделать все, что от негозависело.

Он вышел из дома, надел снегоступы и отправился через поле кбашням замка. Промелькнула мысль о волках. Он не знал, что Питер решил бежатьименно в эту ночь, но, как и Питер, как и Пейна, чувствовал, что нужно спешить.

Идя по полю, он думал, как проникнуть в замок, чтобы Флегг…Стоило ему произнести в уме имя чародея, как где-то завыл волк. В своемкабинете Флегг подскочил в кресле, где он задремал над книгой заклинаний.

«Кто назвал мое имя?» — прошептал он, и двухголовый попугайв страхе закричал.

Посреди снежного поля Деннис услышал этот шепот, сухой ибезжалостный, как шорох паучьих лап. Он замер, потом пошел дальше. Несмотря намороз, со лба у него стекали крупные капли пота.

«Тpax!» — лопнуло одно из сгнивших креплений. Снова тоскливопровыл волк.

«Никто», — прошептал Флегг, откидываясь в кресле. Он редкоболел — три-четыре раза за всю жизнь, — но в походе он порядком замерз, ночуяна холодной земле, и это сказывалось до сих пор.

«Никто. Это сон».

Он захлопнул книгу и опять погрузился в сон.

Деннис медленно расслабился. Капля пота попала ему в глаз, ион рассеянно смахнул ее. Он подумал о Флегге — и Флегг каким-то образом этоуслышал. Но теперь темная тень чародея миновала его, как тень ястреба —сжавшегося в ужасе кролика. Деннис глубоко вздохнул. Он изо всех сил старалсяне думать о Флегге, но наступала ночь, на небо всходила бледная оскаленнаялуна, и мысли эти все неотвязнее подступали к нему.

В восемь часов Деннис вошел в королевский заповедник. Онхорошо знал эти места, так как часто вместе с отцом сопровождал Роланда наохоту.

Томас выезжал охотиться куда реже, но Деннис бывал тут и сним. К полуночи он дошел до края этого маленького леса.

До стены замка оставалось всего полмили. Луна светила так жеярко, и Деннис боялся, что часовой на стене заметит его. Он с самого начала знал,что эта часть пути будет самой рискованной, но раньше риск казался далеким инесущественным. Теперь он был очевиден.

«Вернись», — прошептал кто-то внутри, но Деннис не сталслушать. Ему поручено важное дело, и если он должен умереть, выполняя его, онумрет.

Еле слышно из главной башни донесся крик часового:

«Двенадцать часов! Все спокойно!»

«Все спокойно, — подумал Деннис. — Вранье, все простоужасно!» Он запахнул куртку плотнее и стал ждать, когда скроется луна.

Наконец он смог идти. Времени оставалось все меньше. Онпошел по полю как можно быстрее, каждый миг ожидая окрика: «Стой, кто идет?» Ноокрика не было. Ночное небо заволокли тучи, и все под стеной погрузилось втень. За десять минут Деннис достиг замерзшего рва, снял снегоступы и пошелчерез ров к самой стене.

Сердце его замерло. Он напряженно прислушивался, стараясьуслышать шум текущей воды. Наконец он увидел то, что хотел найти — черноеотверстие в стене, из которого струйкой бежала вода. Труба водослива.

«Ну!» — прошептал он, быстро пробежал пять шагов и прыгнул.Лед, хрупкий от постоянного притока теплой воды, треснул под его ногой, но онуже держался за покрытый скользким мхом край трубы. Кое-как он забрался внутрь.Он с товарищами нашел эту трубу еще в детстве, но родители строго-настрогозапретили ему забираться в нее — отчасти потому, что там можно былозаблудиться, отчасти из-за крыс. Но Деннис знал, куда ведет труба.

Примерно через час в пустом коридоре замка открылась решеткаводостока, и оттуда выбрался очень мокрый и очень грязный Деннис. Он мог быдолго лежать, отдыхая на полу, но кто-нибудь мог обнаружить его даже в этотпоздний час. Поэтому он поставил решетку на место и осмотрелся.

По крайней мере, в трубах не оказалось крыс. Он ожидал ихвстретить не только из-за историй, которые рассказывал отец, но и потому, чтосам видел их в детстве, когда играл возле этих труб.