Однажды я даже задумал написать такой путеводитель, где былибы только карты городов, адреса отелей, а все остальное — чистые страницы:тогда каждому человеку пришлось бы самому разрабатывать свой собственныйединственный и неповторимый маршрут, открывать для себя монументы, и рестораны,и прелестные уголки — они есть в каждом городе, но о них не пишут, потому что«история, которую нам преподносят» не снабдила их пометкой «посетитьобязательно».

Я уже бывал раньше в Загребе. И этот фонтан, хоть он и неупомянут ни в одном путеводителе, важнее для меня всего прочего: он — красив, янаткнулся на него случайно, и он связан с житейской историей. Много лет назад,когда я был молод и бродил по свету просто так, в поисках приключений, мнеповстречался хорватский художник, и какое-то время мы путешествовали вместе.Потом я собрался в Турцию, а он — домой, и мы простились вот здесь, выпив побутылке вина и обсудив все, что встретилось нам, — религию, женщин, музыку,цену за номер в отеле, наркотики. Мы говорили обо всем на свете, кроме любви,потому что любили и не нуждались в разговорах на эту тему.

После того как художник вернулся к себе домой, япознакомился с одной девушкой, и в течение трех дней мы любили друг друга таксильно, как только возможно, хоть оба знали, что любовь наша будет недолгой.Она открыла мне душу своего народа, и я никогда этого не забуду, как не забудуи прощания с моим спутником-художником.

И потому, после всех интервью, автографов, осмотрапамятников и достопримечательностей я ошеломил своих издателей, попросивотвезти меня к тому фонтану. Они спросили, где он находится, а я не знал, какне знал и того, какое множество фонтанов в Загребе. И все-таки после целогочаса поисков мы все-таки нашли его. Я заказал бутылку вина, мы со всемираспрощались и вот теперь вдвоем с Мари сидели обнявшись, потягивали вино иждали рассвета.

— С каждым днем ты становишься спокойней и радостней, —сказала она, склонив голову ко мне на плечо.

— Потому что пытаюсь позабыть, кто я. А верней — мне ненужно больше тащить на плечах бремя прошлого.

Я пересказал ей разговор с Михаилом о кочевниках.

— С актерами происходит нечто подобное, — замечает она. —Каждая новая роль заставляет забывать о том, кто ты, и вживаться в новый образ.Но в конце концов все кончается расстроенными нервами и душевной сумятицей. Тысчитаешь, что отринуть и забыть свою личную историю — это разумный выход изположения?

— Не ты ли сказала, что мне это пошло на пользу?

— Мне-то кажется, ты меньше думаешь о себе. Мне понравилось,как все сбились с ног, отыскивая этот фонтан, но ведь ты сам себепротиворечишь: он — часть твоего прошлого.

— Это — символ для меня. Но ведь я не тащу его за собойповсюду, не думаю о нем ежеминутно, не фотографирую его, чтобы потом показыватьснимки друзьям, не тоскую об этом художнике или о той девушке, в которую былтак сильно влюблен тогда. Очень хорошо, что я вернулся сюда, а не вернулся бы —ничего бы не изменилось в моей жизни.

— Я понимаю тебя.

— Хорошо, если так...

— А мне грустно, потому что заставляет думать о том, что мырасстанемся. Я знала это с первой минуты, и все-таки мне трудно: я уже привыкла.

— В том-то и дело: мы привыкаем.

— Это свойственно человеку.

— Именно поэтому женщина, которую я любил, превратилась вЗаир. Вплоть до того дня, как на меня наскочил мотоцикл, я убеждал себя, чтосчастлив могу быть с нею одной, и вовсе не потому, что любил ее больше всего насвете. А потому, что был убежден — только она меня понимает, знает мои вкусы,привычки, пристрастия, мои взгляды на мир.

Я был благодарен ей за все, что она сделала для меня, идумал, что и она благодарна мне за все, что я сделал для нее. Помнишь историю одвух пожарниках? Один был испачкан копотью...

Мари отстранилась, и я заметил слезы у нее на глазах.

— Для меня весь мир был этим, — продолжал я. — Отражениемкрасоты Эстер. Это — любовь? Или это зависимость?

— Не знаю. Мне кажется, любовь и зависимость друг без другане ходят.

— Может быть. Но, предположим, вместо того, чтобы написать«Время раздирать...», а ведь на самом деле это — лишь письмо женщине, с которойразлучен, я выбрал бы себе иной путь. Ну, например:

Муж и жена — уже десять лет вместе. Раньше, предположим, онизанимались любовью каждый день, теперь — раз в неделю, это не так уж важно: онислужат друг другу опорой, они — сообщники и друзья. Ему грустно, когдаприходится ужинать в одиночестве, потому что жена задерживается на работе,которой должна уделять много времени. Она жалуется, что он часто уезжает,однако понимает, что это входит в его профессию. Оба сознают — чего-то начинаетне хватать, но ведь они взрослые, зрелые люди и понимают, как важно сохранитьстабильные отношения, да хотя бы во имя детей. И они все сильней отдаютсяработе и детям и все меньше думают о своем супружеском союзе, которому напервый взгляд ничего не грозит, ибо у мужа нет любовницы, а у жены —возлюбленного.

Да, они замечают — что-то не так. Но не могут понять, чтоименно. А годы идут, и они все сильней зависят друг от друга, ибо не за горамистарость, и шансов начать новую жизнь все меньше. И все больше времени онипосвящают заботам друг о друге, чтению, телевизору, вышиванию, друзьям, но всеравно ведь за ужином или после ужина приходится разговаривать. И онраздражается по пустякам, а она становится еще молчаливей, чем всегда. Каждыйвидит, что они отдаляются друг от друга, и не понимает почему. И оба постепенноприходят к выводу, что это и есть супружество, но не желают обсуждать это сосвоими друзьями и поддерживают образ счастливой семьи, где муж и жена живутинтересами друг друга и друг друга поддерживают. Одно увлечение, другоймимолетный роман — но, разумеется, ничего серьезного. Важно, необходимо,единственно возможно — вести себя так, словно ничего не происходит, ибо поздноменяться.

— Да, я знаю эту историю, хоть она и не про меня. И ясчитаю, что жизнь тренирует нас, готовя к подобным ситуациям.

Снимаю пальто и взбираюсь на ограждение фонтана.

— Куда ты? — спрашивает Мари.

— Хочу дойти до колонны.

— Ты с ума сошел. Скоро весна, лед уже тонок.

— Я должен дойти.

Ставлю ногу, ледяной покров весь целиком приходит вдвижение, но не ломается. Я глядел, как восходит солнце, и загадывал: еслисумею дойти до колонны и вернуться и лед не треснет — значит, я на верном пути.Значит, Божья рука ведет меня.