– Санто-Донато, «скорая». Чем могу помочь?

– Меня зовут Тодд Боуден. Клермонт-стрит, 963. Скорееприезжайте.

– А что случилось, парень?

– Мой друг, мистер Дю… – Он прикусил губу до крови.ДЮССАНДЕР. Еще секунда, и он бы назвал настоящее имя.

– Успокойся, парень, все будет хорошо. Давай еще разокпопробуем.

– Мой друг, мистер Денкер, – сказал Тодд. – У него, кажется,сердечный приступ.

– Какие симптомы?

Тодд только начал объяснять, как его остановили. Машина,сказали, будет через десять-двадцать минут, в зависимости от дорожной ситуации.Тодд повесил трубку и закрыл глаза ладонями.

– Ну что, вызвал? – еле слышно спросил Дюссандер.

– Да! – заорал Тодд. – Вызвал, вызвал! А вы заткнитесь, еслине хотите сразу подохнуть!

Все, сказал он себе. Все, Тодд с мыса Код, спокуха. Какбудто это нас не колышет. А сейчас самое трудное. Звонок домой. Он набралномер.

– Алле? – раздался в трубке вкрадчивый голос Моники. В этусекунду он был готов придушить ее.

– Мамочка, это я. Дай-ка мне отца, только быстро.

Он сто лет не называл ее мамочкой. Это должно было ее сразунасторожить… и насторожило.

– А что такое? Что-нибудь случилось, Тодд?

– Дай мне его!

– Но…

В трубке загромыхало. Мать что-то говорила отцу. Тоддсобрался.

– Пап, мистер Денкер… у него, наверно, сердечный приступ… тоесть наверняка.

– Господи! – Голос отца отдалился – это он повторялинформацию жене. – Он жив? Или уже…

– Жив. Он в сознании.

– Ну, слава богу. Вызови «скорую».

– Уже.

– Три двойки?

– Да. Они скоро будут, только… я немного испугался, пап.Если бы ты…

– Какой разговор. Через пять минут приеду.

Там еще что-то говорила Моника, но отец повесил трубку.

Пять минут. Пять минут на все. Вспоминай, не забыл ли тычего. Почему я должен был что-то забыть? Это все нервишки. Дурак, на кой тыпозвонил отцу? Первое, что пришло в голову. Ладно, проехали. А что тебе НЕпришло в голову? Что ты…

– Кретин! – внезапно взвыл он и кинулся обратно в кухню.Голова старика по-прежнему лежала на столе, полуоткрытые глаза застил туман.

– Дюссандер! – Тодд грубо встряхнул его, старик застонал. –Эй, слышишь! Слышишь, сукин ты сын!

– Что? «Скорая»?

– Письмо! Где это чертово письмо?!

– Письмо… какое письмо?..

– Вы позвонили, сказали, что вам плохо, сказали – передайсвоим, что я получил важное письмо… – У Тодда упало сердце. – Я ляпнул, чтописьмо из Германии… О, ч-черт!

– Письмо. – Дюссандер с трудом приподнял голову. По лицуразлилась мертвенная желтизна, одни глаза голубели. – От Вилли. Вилли Франкель.Дорогой… дорогой мой Вилли…

Тодд глянул на часы: две минуты долой. За пять минут отец,конечно, не доберется, но, как ни крути, приедет он быстро. Вот именно –быстро. Все происходит слишком быстро.

– Так, годится. Я вам читал письмо от Вилли, выразволновались, схватило сердце. Хорошо. Где оно?

Дюссандер тупо глядел на него.

– Где письмо, я спрашиваю?

– Какое письмо? – из своего тумана недоумевал Дюссандер.Тодд едва удержался от того, чтобы не придушить старого пьянчужку.

– Которое я вам читал! От Вилли Как-его-там! Где оно?

Оба уставились на стол, словно ожидая, что вот сейчас письмоматериализуется.

– Наверху, – наконец выговорил Дюссандер. – В комоде. Третийящик. Маленькая такая шкатулка. Разобьешь… я потерял ключ. Там старые письма.Без подписи, без даты. Все на немецком. Что-нибудь выберешь. Иди…

– Совсем, что ли, рехнулись?! – в бешенстве заорал Тодд. – Яж не понимаю по-немецки! Как я мог читать вам его, дурья башка!

– Почему Вилли должен был писать по-английски? – заупрямилсяДюссандер. – ТЫ не понимаешь, а Я понял. Ты, конечно, коверкал слова, но ядогадался…

Прав, опять прав. Инфаркт, а голова варит лучше моей. Тоддрванулся к лестнице. Он притормозил в прихожей ровно на одну секунду,прислушиваясь, не подъезжает ли отцовский «порш». Не слыхать. Но время ужевзяло его в тиски: пять минут долой.

Осилив лестницу единым махом, он ворвался в спальню старика.Он никогда здесь не был – зачем? – и теперь обводил обезумевшим взглядомнезнакомую территорию. Вот он, комод. Дешевка в стиле, который отец называет«комиссионным модерном». Упав на колени перед комодом, Тодд рванул на себятретий ящик сверху. Ящик, вылезая наполовину, скособочился и намертво застрял.

– Вот гад, – процедил Тодд сквозь зубы. – Ну, я тебя сейчас…

Он дернул с такой силой, что едва не опрокинул на себякомод. Ящик с треском выскочил из пазов. Носки, белье, носовые платкиразлетелись веером. Он разворошил остатки барахла и наткнулся на деревяннуюшкатулку. Он попытался открыть ее. Как же. Ну да, она и должна быть заперта.Такой нынче день – все заперто.

Он затолкал вещи в ящик комода. На этот раз ящик отказывалсявходить обратно в пазы. Обливаясь потом, Тодд дергал его во все стороны.Наконец-то. Время, время!

Он огляделся и в следующее мгновение что было мочи шарахнулшкатулку о стойку кровати. Дикая боль в руках вызвала у него лишь брезгливуюусмешку. Замок был цел. Погнулся, но не более того. Еще один мощный удар. Отстойки отлетел кусок дерева, но замок не поддался. Тодд издал вопль, похожий насмех сумасшедшего, и, подняв шкатулку над головой, с сокрушительной силойобрушил ее на другую стойку кровати. Замок.

Он откинул крышку, и в этот момент по окну мазнулиавтомобильные фары.

Он перетряхивал содержимое шкатулки. Открытки. Медальон.Многократно сложенная карточка женщины в черных кружевных подвязках.Пожелтевший счет. Документы на разных лиц. Пустой бумажник. И – на самом дне –письма.

Свет от фар сделался ярче. Он услышал характерный звук«поршевского» двигателя. Звук нарастал… и вдруг заглох.

Тодд схватил три листка стандартной бумаги, исписанные собеих сторон убористым готическим почерком, и выскочил из спальни. Уже улестницы он сообразил, что на кровати осталась раскуроченная шкатулка. Онметнулся назад.

И опять проклятый ящик застрял на полдороге.